Саймон Бекетт - Доктор Дэвид Хантер [компиляция]

Дверь открыла пожилая женщина в мягком свитере с вырезом лодочкой и шерстяной юбке. Аккуратно причёсанные седые волосы, умные, проницательные глаза. Такой я и ожидал увидеть супругу профессора Уэйнрайта.

— Вы Дэвид Хантер?

— Да.

— А я Джин Уэйнрайт. Рада вас видеть. Быстро нас нашли? Не заблудились? Мы живём в стороне от других, но нам так нравится. — Она с улыбкой посторонилась. — Пожалуйста, входите.

Пол в прихожей был выложен красивым паркетом, стены обшиты деревянными панелями. На антикварном комоде из красного дерева стояла большая ваза с белыми хризантемами.

Она повела меня по коридору.

— Леонард в кабинете. Предвкушает встречу с вами.

Это было настолько невероятно, что я стал сомневаться. Может, здесь живёт какой-то другой Леонард Уэйнрайт? Но Джин Уэйнрайт открыла дверь в конце коридора и пригласила меня войти.

После темноты холла мне пришлось на мгновение зажмуриться. Комнату заливал ослепительный яркий свет. Солнце светило в огромное окно в эркере, занимавшем почти всю стену. Вдоль другой располагался книжный шкаф, рядом стильный письменный стол с обитой кожей столешницей. На нем ничего не было, кроме ещё одной вазы с хризантемами.

Вид из окна открывался потрясающий. Лужайка простиралась к основанию утёса, а за ним плескалось бескрайнее море. Полное впечатление, что стоишь в рубке на носу корабля. У меня настолько захватило дух, что на миг я забыл, где нахожусь.

— Леонард, пришёл Дэвид Хантер, — произнесла миссис Уэйнрайт. — Твой старый коллега. Ты ведь его помнишь?

Она стояла у кожаного кресла, повёрнутого к окну. Я не сразу понял, что в нём кто-то сидит. Я ждал, когда Уэйнрайт встанет, и, не дождавшись, прошёл дальше в комнату, чтобы поздороваться с ним.

Я его едва узнал.

Сохранившийся в моей памяти великан перестал существовать. В кресле сидел сгорбленный старик и равнодушно глядел на море. Щеки ввалились, кожа сморщилась, глаза утонули в глазницах. Волосы, которыми всего восемь лет назад можно было любоваться, превратились в жидкие седые пакли.

Джин Уэйнрайт выжидающе повернулась ко мне. Я взял себя в руки и улыбнулся, изображая старого приятеля.

— Привет, Леонард!

Тогда, восемь лет назад, было немыслимо обратиться к нему по имени. Но сейчас, видимо, иначе было нельзя. Протягивать руку я не стал, зная, что это бессмысленно.

— Дорогой, к нам на ленч пришёл доктор Хантер, — сказала жена. — Как мило с его стороны, правда? Вы сможете поговорить, вспомнить старые времена.

Уэйнрайт, осознав наконец моё присутствие, тяжело повернул свою крупную голову. Губы задвигались, словно он хотел что-то сказать, но секунду спустя профессор повернул голову обратно и снова уставился на море.

— Доктор Хантер, хотите чаю? — спросила миссис Уэйнрайт. — Ленч будет минут через двадцать.

Я продолжал улыбаться, чувствуя себя идиотом.

— Чай? Замечательно. Может, вам нужна моя помощь?

— Спасибо, вы очень добры. — Она погладила руку мужа. — Леонард, мы скоро вернёмся.

Ответа не последовало. Бросив взгляд на профессора в кресле, я двинулся за ней в коридор.

— Извините, — проговорила миссис Уэйнрайт, закрывая дверь, — мне надо было вас предупредить. Я почему-то думала, что вы знаете о состоянии Леонарда.

— К сожалению, нет, — признался я. — Что у него? Альцгеймер?

— Да. У Леонарда болезнь развивалась очень быстро. Всё произошло в последние два года.

— Очень жаль.

— Что тут поделаешь, раз такое случилось. — Она произнесла это простым, будничным тоном. — Я решила, что он как-то оживится, если увидит знакомое лицо. Наши дочери живут далеко, и вообще гости у нас появляются очень редко. Обычно Леонард себя лучше чувствует в первой половине дня. Вот почему я предложила вам прийти на ленч. А к концу дня у него наступает вечерняя спутанность сознания. Вам знаком этот психиатрический термин?

Я кивнул. В моей практике попадались пациенты со старческим слабоумием, которые к вечеру становились странно возбуждёнными. Причину этого учёные до сих пор не выяснили.

Но тянуть больше было нельзя.

— Миссис Уэйнрайт…

— Пожалуйста, зовите меня Джин.

Я глубоко вздохнул.

— Джин, понимаете, мы с вашим мужем… В общем, если честно, я сомневаюсь, что он будет рад меня видеть.

Она улыбнулась.

— Да, Леонард в прежние времена был вспыльчив, мог сказать кому-то резкости, но я уверена, что он обрадуется вам.

— Но дело в том, что это не просто светский визит. Я надеялся поговорить с ним по поводу расследования, над которым мы работали восемь лет назад.

— Очень хорошо. Иногда на него находит просветление, особенно когда удаётся вспомнить прошлое. — Она открыла дверь кабинета, не давая мне возможности возразить. — Побеседуйте, пока я буду готовить ленч.

Как тут откажешься? Я нерешительно улыбнулся и вошёл. Она закрыла за мной дверь, оставив наедине с профессором Уэйнрайтом. Теперь просто не верилось, что восемь лет назад я разозлился, когда он бессовестно присвоил мои рассуждения по поводу останков Тины Уильямс. Может, он уже тогда ощущал первые симптомы увядания интеллекта и пытался это скрыть.

Уэйнрайт никак не реагировал на моё присутствие, продолжая вглядываться в море. Я не был уверен, что он осознает то, что видит. Однако следовало что-нибудь предпринять. Я отодвинул кресло от стола и сел. Цель моего визита теперь уже не имела значения. Как бы я к нему ни относился, но подобного даже врагу не пожелаешь.

— Ещё раз здравствуйте, профессор. Я Дэвид Хантер. Много лет назад мы работали вместе в Дартмуре.

Отклика не последовало, и я продолжил:

— По делу Джерома Монка. Его вёл старший следователь Симмз. Помните?

Уэйнрайт продолжал смотреть на море. Слышал ли он меня? Я вздохнул и залюбовался чайками, парящими над зеленовато-синими волнами. Да, положение профессора незавидное, но многие заканчивают жизнь в гораздо худших условиях.

— Я вас помню.

Я вздрогнул от неожиданности и повернул голову. На меня смотрел Уэйнрайт, почти осмысленно.

— Конечно, конечно, — засуетился я. — Я Дэвид Хантер. Я…

— Ли… ли… личинки. — Голосу него был тот же самый, басовитый, но теперь хриплый.

— Личинки, — согласился я.

— Гниение.

Что он хочет сказать? Уэйнрайт водил взглядом по комнате, внутри его что-то начало пробуждаться. Широкий лоб наморщился.

— Раздавленное на дороге животное…

Я кивнул, понимая, что он начинает бредить. Тем временем Уэйнрайт сверлил меня взглядом, вцепившись в подлокотники кресла.

— Нет! Послушайте!

Он сделал слабую попытку приподняться. Я поспешил к нему.

— Всё в порядке, Леонард, успокойтесь.

От Уэйнрайта пахло чем-то кислым. Таков, видимо, запах у атрофии. Он цепко ухватил моё запястье и прошипел, брызгая слюной: