Саймон Бекетт - Доктор Дэвид Хантер [компиляция]

Сейчас мне судьба Мейсона до лампочки. Изнывая от нетерпения, я следил за руками Генри. Он вдруг нахмурился, разглядывая шприц.

— Черт! Игла забилась, ничего не сосет. Дайте другую, живо!

Страшно захотелось заорать в ответ, но я сдержался и кинулся к стеллажу. Дверцы успели захлопнуться, и пока я дергал за ручку, повалилась еще одна фотография. Едва скосив на нее глаз, я схватил коробку шприцев и… Вдруг в голове что-то словно щелкнуло.

Я перевел взгляд обратно, только не на упавшую фотографию, а на соседнюю с ней. Свадебный снимок, Генри с женой. Сколько раз я уже его видел, этот трогательный момент застывшего счастья… А теперь я вижу кое-что еще.

Подвенечное платье. Точно такое же было в подвале Мейсона.

Неужели галлюцинации? Вроде нет: и покрой, и богато отделанный лиф, и вставка из кружевных лилий — все они слишком своеобразны, чтобы ошибиться. Ну очень похожий наряд… Хотя нет, он не просто похожий. Платье — то самое.

— Генри… — начал было я и задохнулся от острой боли в ноге. Сжимая в кулаке пустой шприц, в сторону отъезжал Генри.

— Мне очень жаль, Дэвид. Поверьте, — сказал он. В его глазах читалась странная смесь печали и отрешенности.

— Что… — только и успел выдавить я, как губы перестали слушаться. Кругом все поплыло, комната начала куда-то проваливаться. Осевшее на пол тело будто лишилось веса. Теряя последнюю связь с миром, я вдруг увидел невозможную картинку: Генри встает с кресла-коляски и шагает ко мне.

А потом и он, и все остальное кануло во мрак.

Медленное тиканье заполняет комнату звуком пыли, падающей сквозь солнечный свет. Каждый ленивый такт длится столетие, затем уступает место следующему. Часов я не вижу, но могу их представить: старинный тяжелый короб полированного дерева, пахнущий воском и временем. Он знаком мне до мелочей; в пальцах живет память о латунной округлости ключа, которым заводится пружина.

Я мог бы вечно слушать их торжественную поступь.

На решетчатом поду камина тлеют поленья, источая терпкую сладость сосны. Высокие книжные полки опоясывают стены, а лампы освещают углы мягким сиянием. В центре столешницы вишневого дерева — белая ваза, полная апельсинов. На душе тепло от привычных очертаний комнаты. Мне знаком этот дом, хотя я бываю здесь только во сне. Тут живут Кара и Алиса, обитатели моих сновидений. Дом нашей семьи.

Радость переполняет так, что я не в силах ее сдерживать. Кара сидит на софе напротив, Алиса калачиком пристроилась у нее на коленях. Однако лица их печальны. Мне хочется растормошить их, убедить, что все в порядке. Да, теперь все в порядке. Мы снова вместе.

Отныне и навечно.

Кара осторожно спускает Алису на пол.

— Пойди поиграй, будь умницей.

— Но я хочу быть с папой!

— Нет-нет, не сейчас. Нам надо поговорить.

Разочарованно надув губки, Алиса подходит и обнимает меня. В руках я чувствую тепло и неподдельную реальность ее хрупкого тельца.

— Ну, иди, деточка. — Я целую ее в макушку. Волосы нежны, точно шелк. — Я буду здесь, когда ты вернешься.

Она серьезно смотрит мне в глаза.

— До свидания, папа.

Я провожаю ее взглядом. У двери Алиса оборачивается, машет мне рукой и исчезает. Сердце так переполнено чувствами, что я не могу говорить. Кара по-прежнему смотрит на меня через стол.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Что-то не так?

— Дэвид, это ложь.

Я смеюсь, не могу удержаться.

— Какая ложь? Все замечательно! Разве ты не чувствуешь?

Увы, даже моя радость не может прогнать печаль Кары.

— Дэвид, это наркотик. Тебе все кажется из-за него. Он лжет. А ты должен бороться.

Я не понимаю, что ее беспокоит.

— Мы снова вместе. Разве ты не этого хотела?

— Да, но не так.

— Почему? Ведь я с тобой и Алисой. Что может быть важнее?

— Речь не только о нас. Или о тебе. Уже давно все иначе.

В лицо моему восторгу веет первым дыханием холода.

— О чем ты?

— Ты ей нужен.

— Кому? Алисе? Ну конечно, нужен!

Впрочем, я уже понял, что она говорит не о нашей дочери. Мое ощущение счастья — под угрозой. Стараясь продлить его как можно дольше, я иду к столу и беру из вазы апельсин.

— Хочешь?

Не отрывая взгляда, Кара молча качает головой. В моей руке лежит оранжевый фрукт. Я чувствую его тяжесть, ясно вижу пупырчатую кожицу. Если начать чистить апельсин, брызнет сок. Кажется, я вот-вот услышу запах. Я знаю: он сладкий, пикантный. И еще я почему-то знаю, что если попробовать апельсин на вкус, я тем самым дам свое согласие. Дороги назад уже не будет.

Медленно, неохотно кладу я апельсин обратно. На грудь давит такая страшная тяжесть… Я возвращаюсь и сажусь на свое место. Кара улыбается, а у самой в глазах слезы.

— Ты об этом говорила? Помнишь, ты сказала: «Будь осторожен»? — спросил я.

Она не ответила.

— Разве еще не поздно? — захотелось мне узнать.

На лице Кары мелькнула тень.

— Не знаю… Все на грани…

У меня перехватило горло.

— А ты и Алиса?

Ее улыбка полна тепла.

— Все хорошо, за нас волноваться не надо.

— Мы ведь… больше не увидимся?

Она тихо заплакала, все еще улыбаясь.

— Нет. Это тебе уже не нужно.

И у меня по лицу покатились слезы.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

Она подошла, и мы обнялись. В последний раз уткнул я лицо в ее волосы, в последний раз вдохнул их аромат не желая отпускать ее и в то же время зная, что иначе нельзя.

— Береги себя, Дэвид, — сказала она, и, ощутив на губах соленый привкус слез, я вдруг понял, что уже не слышу тиканья часов…

… а вместо этого нахожусь в темноте, парализованный и задыхающийся.

Я попытался вздохнуть и не смог. Грудь словно обручем стянуло. Запаниковав, я из последних сил сделал хриплый, астматический вдох, затем еще и еще… Такое впечатление, будто меня обернули ватой, заглушив звуки внешнего мира. Как было бы просто сдаться и тихо утонуть снова…

«Ты должен бороться!» — встряхнули меня слова Кары. Прежняя эйфория превратилась в пепел. Диафрагма трепещет, протестуя против каждого вдоха. Но с любым, пусть самым незначительным, глотком воздуха дыхание становится все более уверенным.

Я открыл глаза.

Мир виден под каким-то сумасшедшим углом. Все движется, размазано, не попадает в фокус. Над головой плывет голос Генри:

— …я не хотел этого, Дэвид, поверьте. Увы, когда он ее забрал… Что мне оставалось делать?

Сейчас я понимал, что действительно куда-то плыву. Точнее, еду. По коридору, сидя в кресле-каталке. Я попробовал было привстать и тут же немощно плюхнулся обратно. Стены завертелись еще быстрее, а вместе с ними начала набирать обороты память.

Генри. Игла.

Дженни!

Вместо крика из горла вырвался стон.

— Тсс, Дэвид…

Я вывернул шею, чтобы увидеть Генри, и тут же дико закружилась голова. Тяжело опираясь на коляску, он толкал ее по коридору.