Виктор О'Райли - Забавы Палача

После третьего бокала вина Фицдуэйн захмелел и уже начал было получать удовольствие от созерцания тринадцати черных прямоугольников, но тут время, отведенное для посетителей, истекло. В Ирландии народ рассасывался бы постепенно, и под конец по залу бродили бы лишь заядлые любители выпить. Здесь же все направились к дверям сразу, точно по невидимому сигналу. Через несколько минут в галерее не осталось никого, кроме обслуживающего персонала и Фицдуэйна. Вино было замечательное. Он с легким сожалением осушил бокал и двинулся к выходу.

Эрика стояла снаружи, беседуя с друзьями. Она покинула их и подошла к нему. На ней был золотистый плащ с высоким воротником. В таком наряде супруга фон Граффенлауба была просто обворожительна. Она взяла его под руку.

— Нам надо поговорить, — промолвила она. — Вы ведь не против того, чтобы пойти со мной?

Фицдуэйн не склонен был отвечать отказом. Они зашагали по улице; он чувствовал рядом с собой ее тепло. Ее запах щекотал ему ноздри. Отвердевший член мешал идти.

— У меня тут недалеко маленькая квартирка, — сказала она.

— На Юнкернгассе? — спросил Фицдуэйн, вспомнив адрес, указанный в досье на фон Граффенлауба. Он не был уверен, что ему стоит сейчас опять заявляться к адвокату — вряд ли тот будет рад такому гостю в компании собственной жены, которая буквально прилипла к нему.

Эрика рассмеялась и сжала его руку.

— Думаете, мы идем к Беату? — спросила она.

— Боюсь, я не вполне вас понимаю, — сказал Фицдуэйн. — Я считал, что вы живете вместе с мужем. Она рассмеялась снова.

— И да, и нет. У нас с ним уговор. Мне нужны свобода и уединение. Моя квартира недалеко — я ведь тоже живу на Юнкернгассе, — но она отдельная.

— Понятно, — сказал Фицдуэйн, который мало что понял.

— Я приготовлю скромный ужин, ладно? Посидим вдвоем, поболтаем, — сказала Эрика.

Дом, куда они пришли, был старый. Дверь в квартиру Эрики была оснащена всевозможными запорами; сама квартира оказалась по-современному роскошной. Тут пахло серьезными деньгами.

Фицдуэйну трудно было представить себе Эрику хлопочущей над раскаленной плитой. И действительно: она вынула из холодильника фарфоровый горшочек и сунула его в микроволновую печь. Нажала на кнопку пальчиком с алым ногтем. Попросила Фицдуэйна откупорить уже охлажденное шампанское и зажечь свечи.

Они уселись друг напротив друга за небольшой круглый обеденный стол. Он был накрыт на двоих еще до их прихода. У Фицдуэйна мелькнула мысль, что он перебежал кому-то дорогу — а может быть, именно его-то здесь и ждали? Впрочем, Эрика могла всегда держать стол накрытым — просто так, чтобы ее не застали врасплох. Наверное, в детстве она была герлскаутом.

— Можно мне называть вас Хьюго? — спросила Эрика, глядя ему прямо в глаза. В горшочке оказалось нечто, похожее на крольчатину. Когда Фицдуэйн был маленьким, он любил играть с кроликами, и это некстати пришедшее на ум воспоминание слегка отравило ему удовольствие от вкушения пищи. Эрика же ела с аппетитом.

Фицдуэйн кивнул. Эрика облизала губы — это было сделано так, что возбудило бы даже слепого.

— Мне нравится ваше имя, — сказала она. — Вы хотите поговорить о Руди?

— За этим я и приехал, — ответил он.

Эрика улыбнулась долгой, понимающей улыбкой и, протянув над тарелками руку, погладила его пальцами по тыльной стороне ладони. Чувственность исходила от нее волнами, как электричество.

— Ну что вам сказать, — промолвила она. — У этого мальчика была уйма проблем. Его самоубийство никого не удивило.

— А какие это были проблемы? — спросил Фицдуэйн. Эрика пожала плечами, точно не находя нужных слов.

— О Господи! — сказала она, воздев руки вверх. — Да самые разные. Он ненавидел отца, он ссорился с родными, ему не нравилось наше правительство, у него не ладилась половая жизнь. — Она улыбнулась. — Но так ли уж это необычно для тинэйджера?

Фицдуэйн попробовал вытянуть у Эрики еще что-нибудь, относящееся к ее погибшему пасынку, но его старания практически не принесли успеха. Разговор перекинулся на других членов семьи. Здесь Эрика была ненамного более откровенна. После кофе и ликеров она извинилась и вышла. Откинувшись на спинку дивана, Фицдуэйн потягивал «куантро» [18] [18] Французский апельсиновый ликер. . До сих пор ему не слишком везло с фон Граффенлаубами — во всяком случае, в том, что касалось самого главного.

Все лампы в комнате были потушены Эрикой. От двух свечей на столе лился неверный золотистый свет. Эрика вернулась в гостиную. Он слышал ее мягкие, приглушенные толстым ковром шаги, обонял ее мускусный аромат. Она подошла и встала рядом.

Он повернул к ней голову и начал было говорить.

— Уже поздно, — сказал он. — Наверное, мне лучше… — Слова замерли у него на губах.

Она нагнулась, прижала его к себе и поцеловала. Он почувствовал, как ее соски скользнули по его щекам, потом ее язык нырнул к нему в рот, заигрывая с его языком, и она уселась к нему на колени, абсолютно голая.

Она покрыла поцелуями его лицо и шею, затем потянулась рукой к ширинке, и Фицдуэйн почувствовал, как разъехалась молния. Он испытывал нестерпимое желание. Она расстегнула ему рубашку, пробежалась языком по груди — все ниже, ниже, — и наконец поймала губами его набухший член.

По телу Фицдуэйна прошла судорога; затем он с недоумением уставился на подпрыгивающую перед ним голову. Ее волосы были такого же цвета, как у Руди, хотя их и не связывало кровное родство. Желание в нем улеглось. Он попытался отодвинуться. Она схватила его рукой, не прекращая своего занятия. Он оттолкнул ее насильно.

— Эй, милая, ты что, рехнулась? — сказал он. Наверное, можно было подобрать и более удачные слова.

— Ты очень симпатичный мужчина, Хьюго, — сказала она. Ее губы были мокры, помада на них смазана. — Я хочу тебя трахнуть.

Фицдуэйн кое-как поднялся на ноги — они у него подкашивались. Затем потряс головой. Говорить было нечего. Он посмотрел на нее. Она уже выпрямилась и стояла перед ним с величественным видом, точно живое воплощение сексуальности. Потом рассмеялась.

— Добро пожаловать в Берн, — сказала она. Он торопливо застегнул штаны, попрощался и выскочил на улицу. Прохладный ночной воздух освежил его. Вполне вероятно, подумал он, что из ушей у него идет пар. Он побрел обратно к гостинице, ополоснув по дороге лицо в фонтане Правосудия. Гигантская раскрашенная статуя женщины с завязанными глазами и полуобнаженными ногами, маячившая в полутьме у него над головой, чем-то напомнила ему Эрику.

Полицейский сержант первого ранга Хайнц Рауфман, более известный как Медведь, сел на трамвай номер три, идущий в Саали, пригород Берна: именно там, всего в пятнадцати минутах езды от центра, находилась его новая комфортабельная квартира.