Виктор О'Райли - Забавы Палача

Фицдуэйн открыл пакет с письмами и показал одно из них фон Граффенлаубу:

— Узнаете почерк?

Фон Граффенлауб кивнул:

— Руди, — с горечью произнес он и сжал бумагу так, словно это могло вернуть ему мертвого сына.

— Руди враждовал с вами, мать умерла. С Врени они были очень близки. Но он нуждался в ком-то, кому мог бы довериться и кто был в стороне от событий. Он начат писать Марте. Написанное им не вносит ясности и не является уликой, но, сопоставив это с тем, что мы уже знаем, можно прийти к заключению: он, став членом организации, обнаружил, что должен поступать против своей воли. Руди попытался вырваться, но узнал, что все пути отрезаны.

— И поэтому покончил с собой?

— Нет, — возразил Фицдуэйн, — не думаю, во всяком случае, он сделал это не добровольно. Я думаю, что его либо убили, либо заставили совершить самоубийство, что фактически одно и то же. Возможно, мы никогда и не узнаем правды.

— Можно мне взглянуть на письма?

— Да, конечно, — Фицдуэйн предусмотрительно снял копии с писем, предвидя, что фон Граффенлауб захочет оставить их у себя. Читать их было тягостно. Он вспомнил последнее письмо, написанное менее чем за неделю до смерти:

«Мартинка!

Как бы мне хотелось рассказать тебе, что происходит на самом деле, но я не могу. Я дал клятву хранить тайну. Я думал, что я все знаю, но теперь убедился, что это далеко не так и мне все это совсем не нравится. Я много думал. Здесь очень хорошо думается. Здесь так пустынно по сравнению со Швейцарией и всегда слышен шум океана. Даже не верится, что это реальная жизнь.

Но мне надо выбраться отсюда. Возможно мы увидимся раньше, чем планировали. И может, когда я буду в Берне, дела пойдут на лад».

Фон Граффенлауб изучал письмо:

— Почему Марта не показала его мне? Фицдуэйн вздохнул:

— Руда был мертв, когда она получила это письмо. И, видимо, она решила, что нет смысла показывать его вам.

Медведь и Чарли фон Бек сидели в соседней комнате, когда Фицдуэйн после беседы с фон Граффенлаубом вошел к ним. Медведь снял наушники и выключил магнитофон:

— Он ушел?

— Да, — ответил Фицдуэйн, — он торопился на самолет, его ждут в Нью-Йорке. Его не будет неделю.

— Достаточно времени на размышления, — сказал фон Бек.

— Жаль его, — произнес Фицдуэйн, — не нравится мне то, что мы делаем.

— Мы пробуем нажать там, где можем, — возразил Медведь, — и надеемся, что это что-нибудь даст. Да, это грубо и несправедливо, но ничего не поделаешь.

— Я не думаю, что фон Граффенлауб имеет отношение ко всему этому, — заметил фон Бек.

— Нет, — согласился Медведь, — но кто, кроме него, может повлиять на Эрику?

— А ты не боишься того, что может случиться? — спросил Фицдуэйн.

— Ты хочешь сказать, что фон Граффенлауб набросится на нее, а может, и убьет? Не думаю. Но, даже если это и произойдет, что еще мы можем сделать? Палач — это не единичное убийство, это чума. И его надо остановить.

— Любой ценой.

— Что-то вроде этого, — сказал Медведь. — Но если тебе от этого легче, то могу сказать: мне это тоже не нравится.

Фицдуэйн налил себе выпить. Он чувствовал себя измотанным после долгой беседы с фон Граффенлаубом. Виски — это было то, что ему нужно. Он подлил себе еще виски и добавил льда. Медведь раскурил трубку и посмотрел на него.

— Сколько раз я тебе говорил, что когда исключишь невероятное, то все остальное, каким бы невозможным оно ни казалось, будет правдой? — поинтересовался Фицдуэйн.

— Неоднократно, — ответил Медведь, — если тебе интересно.

— Шерлок Холмс. Неужели вас, бернцев, не учат ничему, кроме языков?

— Учат, например, хорошим манерам, — ответил Медведь, — и позволь мне напомнить одну из заповедей Шерлока Холмса: не строй теорий, пока не соберешь все данные.

— Это было в докомпьютерную эпоху, — возразил Фицдуэйн, — не говоря об экспертных оценках. В любом случае мы не страдаем от отсутствия данных. Мы в них блуждаем. Чего нам недостает, так это доказательств, не говоря уже об уликах.

— А нас в Берне еще учат терпению, — вставил Медведь.

— Ну, к Ирландии это не относится.

— А как с неуловимым Иво, — включился в разговор фон Бек, — есть ли сдвиг в этом направлении?

— Сэр Иво, — сказал Фицдуэйн, — полагает, что он рыцарь в блестящих доспехах. Я его не узнал в первый момент. Я выходил из банка на Беренплац, когда эта чудная фигура в покрывале и мотоциклетном шлеме подкатила ко мне на роликовых коньках и завела беседу. Не успел я сказать что-то дружелюбное, вроде «что еще за черт?», как он исчез. Он проделал такой маневр дважды, пока я пересекал площадь, и наконец сунул мне записку. Я чуть было не пристрелил его.

Фон Бек поежился:

— Я думаю, вам не следует говорить такие вещи. Стрелять в людей — это совсем не по-швейцарски. Кстати, власти в Ленке хотели бы знать, кто будет платить за железную дверь, которую вы прострелили. Выяснилось, что она принадлежала не сыроделу, это собственность Гемайнда [25] [25] Община (нем.). .

Фицдуэйн расхохотался. Фон Бек постарался сохранить серьезный вид, что было непросто в его майке с надписью «Питомник скунсов».

— Подожди, когда увидишь счет, — сказал он, — тебе будет не до смеха. Гемайнд утверждает, что эта дверь имеет большое историческое значение. Кроме того, они собираются дать тебе орден за спасение жизни сержанта, но это уже другой вопрос.

— Ты меня разыгрываешь?

— Ничего подобного, — ответил фон Бек, — мы, швейцарцы, очень серьезно относимся к собственности.

— Иво… — напомнил Медведь.

— Да, конечно, — сказал фон Бек. — Так о чем же говорится в его записке?

— Это типичное послание Иво, — ответил Медведь, — прямо ничего не говорится. Рисунки, стихи и так далее. Тем не менее смысл ясен: он хотел бы встретиться с Фицдуэйном завтра в полдень в кафе «Хай Нун», что на Беренплац. Фицдуэйн должен быть один. Никакой полиции. Иво хочет поговорить о Клаусе Миндере. У него есть информация о его убийце.

— Иво — сумасшедший, — сказал фон Бек, — и он уже убил человека. Стоит ли рисковать? Стоит ли посылать на верную гибель нашего ирландца, тем более что он еще не заплатил за дверь в Ленке. Хотя шефу криминальной полиции это наверняка доставило бы радость.

— Конечно, опасность есть, — согласился Медведь, — но, я думаю, не слишком серьезная. Иво симпатизирует Фицдуэйну, и я не думаю, что он очень буйный. Могу поспорить, что он был спровоцирован на убийство Обезьянки.

— Рискнете? — спросил фон Бек Фицдуэйна. — Мы вас прикроем.

— Только если город заплатит за дверь в Ленке.

На лице фон Бека появилось страдальческое выражение.

Вошел смеющийся Хенсен.

— Прогресс, — объявил он, — мы еще раз все просмотрели. Если наша эвристика верна, то нам удалось уменьшить количество подозреваемых до восьми тысяч.;