Брет Эллис - Американский психопат [Литрес]

– К чему мне зря терять время? – с отвращением бормочу я.

Я ухожу от нищего и вижу маленькую курящую девочку, просящую мелочь.

– У-у-у, – пугаю я ее.

– У-у-у, – произносит она в ответ.

Этим утром в «Шоу Патти Винтерс» в очень маленьком кресле сидел Чиэрио и с ним разговаривали почти час. Позже днем женщине в серебряной лисе и норковой шубе разъяренный меховой активист порезал лицо перед Stanhope. Но сейчас, все еще глядя через улицу на незрячего нищего, я покупаю шоколадный батончик «Дав», кокосовый, в котором нахожу кусок кости.

В четверг я наталкиваюсь на Гарольда Карниса на вечере в новом клубе под названием «Конец света», открывшемся на месте «Петти». Я сижу за столиком с Ниной Гудрих и Джин, а Гарольд пьет шампанское, стоя у бара. Я достаточно пьян, чтобы наконец спросить про сообщение, оставленное мною на его автоответчике. Извинившись, я проталкиваюсь в другой конец бара, поскольку понимаю, что мне необходим мартини, чтобы укрепить дух перед беседой с Карнисом (эта неделя была для меня очень сложной – в понедельник я обнаружил, что рыдаю во время одной из серий «Альфа»). Нервничая, я подхожу к нему. На Гарольде шерстяной костюм от Gieves & Hawkes, шелковый саржевый галстук, хлопчатобумажная рубашка, ботинки от Paul Stuart; он кажется более грузным, чем я помню.

– Заметь, – говорит он Труману Дрейку, – к концу девяностых японцы будут владеть большей частью этой страны.

Успокоенный тем, что Гарольд, как всегда, делится ценной и, главное, новой информацией, да к тому же в его речи проскальзывает слабый, но, прости господи, несомненно английский акцент, я набираюсь наглости и выкрикиваю:

– Заткнись, Карнис, ничем они не будут владеть.

Я опрокидываю в себя мартини, пока потрясенный Карнис с абсолютно ошарашенным видом поворачивается ко мне и его одутловатое лицо расплывается в неуверенной улыбке. Позади нас произносят:

– Да, но смотри, что произошло с Gekko…

Труман Дрейк похлопывает Гарольда по спине и спрашивает меня:

– А какая ширина подтяжек предпочтительнее?

Раздраженный, я пихаю его в толпу, и он исчезает.

– Ну, Гарольд, – говорю я, – ты получил мое послание?

Карнис, похоже, поначалу в замешательстве, но в конце концов, закуривая сигарету, смеется:

– Бог мой, Дэвис. Это была умора. Это действительно ты звонил, так?

– Да, естественно.

Я моргаю, бормочу что-то про себя, правда, отгоняю рукой сигаретный дым от своего лица.

– Бэйтмен убивает Оуэна и эскорт-девушек? – Он не перестает гоготать. – О, это просто изумительно. Я просто тащусь, как говорят в «Граучо-клубе». Просто тащусь. – Потом с выражением испуга он добавляет: – Это было довольно длинное сообщение, верно?

Я идиотски улыбаюсь, потом спрашиваю:

– Но что конкретно ты имеешь в виду, Гарольд?

Про себя я думаю, что этот жирный мудак вряд ли мог попасть в ебаный «Граучо-клуб», а если и попал, то признание в таком стиле перечеркивает тот факт, что его впустили.

– Послание, да, разумеется. – Карнис уже оглядывает клуб, маша разным парням и девкам. – Кстати, Дэвис, как Синтия? – Он берет стакан с шампанским у проходящего мимо официанта. – Ты ведь по-прежнему встречаешься с ней?

– Подожди, Гарольд. Что ты думаешь об этом? – настойчиво повторяю я.

Ему уже скучно и неинтересно – не слушая меня, он уходит от разговора:

– Ничего. Рад тебя видеть. Господи, это не Эдвард Тауэрс?

Я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, потом вновь обращаюсь к Гарольду.

– Нет, – говорю я, – Карнис, подожди.

– Дэвис, – вздыхает он, словно терпеливо пытается объяснить что-то ребенку, – я не хочу никого обижать – твоя шутка была забавной. Но послушай, старик, у тебя был один фатальный просчет. Бэйтмен – такой жополиз, такой пай-мальчик, что шутка твоя не вполне удалась. А так замечательно. Ладно, давай как-нибудь пообедаем вместе, или мы с Макдермоттом или Престоном поужинаем в «Сто пятьдесят Вустер». Будет полный оттяг.

Он пытается уйти.

– От-тях? От-тях? Ты сказал от-тях, Карнис? – Мои зрачки расширены, меня уносит, хотя я и ничем не закидывался. – Что ты несешь? Бэйтмен – это кто?

– О боже, старик. А как ты думаешь, почему Эвелин Ричард с ним разосралась? Ну, ты понимаешь. Он едва ли мог снять эскорт-девушку, уже не говоря об… что ты сказал, он сделал с ней? – Гарольд по-прежнему рассеянно обводит взглядом клуб, машет еще одной паре, поднимая стакан с шампанским. – Ах да, порубил ее на куски. – Он вновь начинает смеяться, хотя на этот раз из вежливости. – А теперь, если позволишь, мне надо идти.

– Погоди. Стой, – ору я, глядя прямо в лицо Карнису, дабы убедиться, что он слушает. – Ты, похоже, не понимаешь. До тебя не доходит. Я убил его. Я, Карнис. Я отрубил, блядь, Оуэну голову. Я пытал десятки девушек. Все, что я наговорил тебе на автоответчике, – правда. – Я иссяк, но не успокоился и удивляюсь, почему же все это не радует меня.

– Прости меня, – произносит он, стараясь не обращать внимания на мою выходку. – Но мне действительно надо идти.

– Нет! – ору я. – Здесь и сейчас, Карнис. Слушай меня. Слушай очень, очень внимательно. Я-убил-Пола-Оуэна-и-мне-это-понравилось. Я не могу выразиться яснее. – От напряжения я глотаю слова.

– Но это просто невозможно, – произносит он, убегая от меня. – И мне это больше не кажется смешным.

– А это и не должно казаться смешным, – рявкаю я, а потом добавляю: – Но почему невозможно?

– Просто невозможно, – отвечает он, с опаской глядя на меня.

– Но почему? – ору я, перекрикивая музыку, хотя, в общем-то, в этом нет нужды, и добавляю: – Тупой мудак!

Он смотрит на меня так, словно мы оба под водой, и кричит в ответ, очень ясно сквозь шум клуба:

– Потому что… я… ужинал… с Полом Оуэном… дважды… в Лондоне… всего десять дней назад.

После этого мы смотрим друг на друга, похоже, с минуту, наконец я набираюсь мужества ответить, но мой голос теряет всякую властность, и мне кажется, что я не уверен в себе, когда просто произношу:

– Нет… не ужинал…

Но это скорее вопрос, чем утверждение.

– Итак, Дональдсон, – произносит Карнис, убирая мою руку с его локтя. – Прости, но…

– Ты прощен, – усмехаюсь я.

Я возвращаюсь за наш столик, где уже сидят Джон Эдмонтон и Питер Бивас, и накачиваюсь гальционом перед тем, как отвезти Джин к себе. Джин в чем-то от Oscar de la Renta. Нина Гудрих была в платье с блестками от Matsuda и отказалась дать мне свой номер, даже когда Джин была внизу в дамской уборной.

Еще одна отрывочная сцена из того, что считается моей жизнью, происходит в среду и, по всей видимости, указывает на какую-то ошибку, хотя я и не уверен на чью. После завтрака с Питером Расселом, который, прежде чем найти настоящую работу, был моим дилером, и Эдди Ламбертом я направляюсь на Уолл-стрит в такси и застреваю в пробке. Рассел был в двухпуговичном шерстяном спортивном пиджаке от Redaelli, хлопчатобумажной рубашке от Hackert, шелковом галстуке от Richel, шерстяных брюках в складку от Krizia Uomo и кожаных ботинках Cole Haan. В утреннем «Шоу Патти Винтерс» рассказывалось о четырехклассницах, продающих себя за крэк, и я едва не отменил встречу с Расселом и Ламбертом, чтоб его посмотреть. Рассел заказал за меня, пока я в вестибюле говорил по телефону. К несчастью, это оказался высококалорийный завтрак с высоким содержанием натрия, и, прежде чем я смог осознать происходящее, на стол были поставлены хлебцы с травами, ветчина в сливочном соусе мадейра, сосиски, жаренные на гриле, и кусочки кофейного торта с кремом, и я был вынужден попросить официанта принести травяной чай без кофеина, тарелку с нарезанным манго и бутылку воды «Эвиан». В раннем утреннем свете, лившемся через окна, я наблюдал, как официант элегантно настругал черные трюфели в дымящуюся яичницу Ламберта. Я не смог устоять и попросил настругать черные трюфели в мое манго. Вот и все, что произошло за завтраком. Мне надо было еще раз позвонить, а когда я вернулся к столу, то заметил, что кусочек манго исчез, но я никого не обвинял. У меня на уме было другое: как помочь американским школам, вакуум доверия, принадлежности к письменному столу, новая эра возможностей и что в ней есть для меня, надо достать билеты на «Трехгрошовую оперу» со Стингом, которая только что начала идти на Бродвее, как брать на себя больше, а помнить меньше…