Борис Старлинг - Мессия

— Потому что из того дома выходит какой-то тип, и я хочу знать, не он ли это.

— Ну что ж, почему бы не взять да и не спросить?

Ред ставит машину на первую передачу. Джез открывает дверцу со своей стороны и высовывается, насколько позволяет ремень безопасности. Вышедший из темно-зеленой двери человек спускается по ступенькам на тротуар. Среднего роста, белый. Футболка, коричневые хлопчатобумажные брюки, спортивные туфли.

— Кеван Латимер? — выкрикивает Джез.

Мужчина останавливается и смотрит на него. Джез окликает снова:

— Вы Кеван Латимер?

Человек смотрит на него тупо, словно не понимает по-английски. А потом внезапно пускается наутек.

— Господи! — кричит Джез.

Он открепляет ремень сиденья, мгновенно, ловким, натренированным движением, выскакивает из машины и устремляется в погоню, стремительно, как настоящий спринтер, набирая скорость. Позади хлопает дверца машины — Ред тоже выбирается наружу. Но Реду под сорок, к тому же он заядлый курильщик. Куда ему выдержать такой темп.

Латимер добегает до конца площади, сворачивает направо, в сторону станции, увертывается на бегу от такси и припускает по середине дороги, против движения. Джез отстает от него на десять ярдов. Они несутся к Паддингтону, и вскоре перед ними вырастает огромный вокзальный свод.

Они проносятся мимо вращающихся стендов с открытками с одной стороны и гамбургерами с другой, взбегают по обходной дорожке на широкий скат и уже по нему влетают на территорию вокзала. Таксисты — а скат предназначен именно для них — реагируют на это сердитыми гудками.

Джез чувствует, как на его лице и под рубашкой выступает пот. Латимер пока еще впереди и бежит, надо признать, быстро, но Джез находится в лучшей форме. Иначе и быть не может, ведь сейчас разгар сезона триатлона. Если устроить им с мистером Латимером состязание на выносливость, Джез уделает его вчистую.

Латимер соскакивает с автомобильного ската и бежит налево, через главный вестибюль вокзала. Теперь им приходится петлять между багажными тележками, среди потока людей с только что прибывшего к четвертой платформе поезда. Боковым зрением Джез примечает обращенные на них взгляды, лица каких-то стариков, в очках и с трубками в зубах. Никто не вмешивается, не пытается никого задержать. Видимо, пассажирам эта погоня кажется какой-то дурацкой игрой двух приятелей.

Латимер пересекает по диагонали главный вестибюль, оставив слева восьмиугольную информационную будку, и вылетает на платформу. У перрона стоит окрашенный в зеленый и белый цвета состав Большой Западной железной дороги. Беглец избегает столкновения с двумя почтовыми служащими, толкающими тележку, проносится под большими трехсторонними часами, неожиданно совершает резкий поворот налево и проскакивает между колоннами, к пригородной зоне, где принимают и высаживают пассажиров поезда местного следования. Джез все еще отстает, но теперь между ними уже пять ярдов, и расстояние продолжает сокращаться.

Вокзал Паддингтон расположен в углублении, и куда бы ни направился Латимер, хоть налево, хоть направо, ему придется бежать на подъем. Он поворачивает направо, и на подъеме Джез ощутимо набирает скорость. Когда они добегают до моста, между ними остается не более пары шагов. Латимер снова бросается направо, но совершает поворот слишком резко, поскальзывается, теряет равновесие и касается рукой земли, чтобы не упасть.

Этого достаточно. Преодолев последние четыре фута прыжком, Джез распластывается на спине беглеца, как гигантский паук. Латимер падает, ударяясь сперва локтями, а потом грудью. Из него вышибло дыхание, и он разевает рот, как астматик, силясь набрать воздуху.

При задержании полицейскому офицеру рекомендуется применять силу лишь в пределах крайне необходимого минимума. Но нет правил без исключений. Слезая с Латимера, Джез дважды дает ему сильного пинка в ребра. Не имея в легких воздуха, Латимер не может даже вскрикнуть.

— Ну ни хрена же себе! — слышится позади голос.

Это запыхавшийся Ред. Его красная физиономия теперь очень гармонирует с рыжей шевелюрой.

— Ты сцапал его, — говорит он, пыхтя. — Здорово… Зачитай ему его права.

Джез заводит руки Латимера за спину и сковывает наручниками.

— Кеван Латимер, вы арестованы по подозрению в убийстве. Вы имеете право хранить молчание, но я должен предупредить, что, если вы не упомянете при допросе то, на что позднее будете ссылаться перед судом, это может повредить вашей защите. Все сказанное вами с этого момента может быть использовано в качестве доказательства.

Латимер поворачивает голову. От этого движения морщинится кожа на его шее. Он улыбается.

— Так вы копы? Ну ни хрена же себе! А я чуть не обделался, вообразил, будто парни Макаллистера заявились, чтобы стребовать с меня деньжата.

— Значит, это был не он? — спрашивает Кейт.

— Нет, — отвечает Ред. — Он поначалу вообще не понимал, о чем мы толкуем. Бросился бежать, приняв нас за громил, которые решили взыскать с него карточный проигрыш, а когда понял, что мы из полиции, стал ухмыляться, как идиот. Если он продувается, а потом его ставят на счетчик, это его проблема, но не преступление. Нет, хоть этот Кеван Латимер и скользкий тип, но он явно не тот, кого мы ищем. Тут нам не повезло. Пришлось прощелыгу отпустить.

— А что, нельзя было на всякий случай подержать его в каталажке за сопротивление при аресте?

— Нет. Он узнал, что удирает от полицейских только когда Джез его уже сцапал.

— И все его алиби проверены?

— Увы, да.

— Дай-ка взглянуть, — просит Дункан.

Ред толкает к нему через стол показания Латимера.

— Парень не врет, — говорит Ред. — В ту ночь, когда убили Джеймса Каннингэма, он находился в реабилитационной клинике для наркоманов возле Херстпирпойнта, в Суссексе. Он пробыл там почти месяц. Поступил семнадцатого апреля, выписался пятнадцатого мая. Как говорит тамошний заведующий, случай практически безнадежный. У меня создалось впечатление, что его от одного имени Кевана с души воротит, но не принять его он не мог.

— Почему? — бормочет Дункан, все еще изучая показания.

— Потому что он был направлен на лечение за счет муниципального совета.

— А отлучиться из этой клиники на ночь парень никак не мог?

— Нет. Исключено. Порядки там строгие. На ночь клиника запирается, а перед отбоем, в одиннадцать вечера, и после подъема, в семь утра, там проводится проверка, все ли пациенты на месте.

— Но за это время, с одиннадцати до семи, он запросто мог бы скатать в Лондон и вернуться.

— Дункан, из этой долбаной клиники просто так не выберешься. А хоть бы он каким-то чудом и выбрался, все равно не смог бы оказаться на месте преступления. Последний поезд на Лондон отходит в десять сорок восемь, а машины у него нет.