Коди Макфейден - Лик смерти

Я улыбнулась:

— Чтобы поймать дикую Келли, достаточно шоколадных пончиков и огромной мышеловки.

— Ах вот, значит, как, — сказала она, подошла и плюхнулась рядом со мной на кровать.

— Столько всего хорошего связано у меня с этой комнатой, — призналась я.

— Объясни мне одну вещь… — помедлив, произнесла Келли.

— Какую?

— Почему ты ее не выбросишь? Ведь это та самая кровать, где все произошло…

— Единственная и неповторимая, — сказала я и провела рукой по стеганому одеялу. — Я хотела от нее избавиться, когда вернулась домой. Мне было невыносимо на ней спать, и первые несколько недель я ночевала на диване. Однако, раз решившись, я больше уже нигде не могла заснуть. Здесь случились ужасные вещи, но им не удастся перевесить мое счастливое прошлое. Эту кровать я делила с моими любимыми Мэтом и Алексой и не позволю Сэндсу отнять у меня память о них.

Я не могла разобрать выражения глаз Келли. Что крылось в них — печаль или чувство вины?

— Какие же мы разные, Смоуки! Всего один раз, еще девчонкой, я попала в беду: связалась с нечестным парнем, забеременела и отказалась от ребенка и была абсолютно уверена в том, что уже никогда и ни с кем не смогу построить семью. А для тебя память о днях, проведенных с родными, оказалась гораздо сильнее несчастий, выпавших на твою долю. Я восхищаюсь тобой, — сказала Келли и грустно улыбнулась.

Я ничего не ответила. Я очень хорошо знала свою подругу. Она разделяла мое горе, делилась своим, и этого было достаточно. А слова утешения — они всего лишь слова. Что в них проку?

— Знаешь, по чему я скучаю? — улыбнулась она. — По мексиканским пирожкам Мэта.

Я удивленно посмотрела на нее и улыбнулась в ответ:

— Они были великолепны!

— Мне так их хочется иногда! — с грустью ответила Келли.

Я и кухня несовместимы; максимум, на что я способна — воды вскипятить. А Мэт был повар от Бога. Он купил кулинарную книгу и все премудрости освоил сам. Готовил — пальчики оближешь. А стряпать мексиканские пирожки его научил один человек. И это было бесподобно! Мэт брал не покупные лепешки, а настоящие тортильи из кукурузной муки, мягкие и эластичные, и плотно набивал их мясной начинкой со специями, от которых у меня просто слюнки текли. Видно, у Келли тоже. Она любила вкусно поесть и чуть ли не каждую неделю приходила к нам обедать.

Я вспомнила, как однажды, не умолкая ни на секунду, Келли уплетала мексиканские пирожки и чем-то рассмешила Алексу. Алекса так расхохоталась, что захлебнулась молоком и у нее из носа потекли молочные струйки.

— Спасибо, — произнесла я.

Келли меня поняла.

«Спасибо тебе за память, за эту горькую радость, которая так больно ранит, но приносит столько счастья».

Келли встала и направилась к двери, затем оглянулась и с озорной улыбкой произнесла:

— Кстати, мышеловка-то ни к чему, достаточно подсыпать яду. Шоколадные пончики я буду есть всегда!

— Как ты? — спросила Элайна.

Она пришла двадцать минут назад, обнялась, как обычно, с Бонни и увлекла меня в гостиную, чтобы поговорить наедине.

«Только не ври», — требовали ее искренние карие глаза, словно рентгеновскими лучами просвечивая меня насквозь.

— Вообще-то замечательно, но иногда плохо, — честно призналась я.

Элайна на редкость добрый, но при этом очень строгий человек, и обмануть ее мне даже в голову не приходило.

— Что значит «плохо»?

Я посмотрела ей прямо в глаза, пытаясь выразить словами то, что так мучило меня по ночам. Мне больше не снился Джозеф Сэндс. Его глумливая рожа и издевательский смех постепенно исчезли из моих сновидений. На смену им пришли кошмары с Бонни в главной роли. Я видела девочку то на коленях убийцы, который приставил ей к горлу нож, то в луже крови с простреленной головой.

— Мне страшно. Мне снятся кошмарные сны.

— О чем?

— О Бонни.

— Ты боишься за нее?

— Ужасно боюсь, просто с ума схожу от страха. Что она никогда не заговорит, что остановится в развитии и что меня не окажется рядом, когда я буду ей нужна.

— И, — подталкивала Элайна, заставляя меня выговориться.

— Я боюсь, что Бонни умрет, это ты хочешь услышать? — ответила я раздраженно. — Прости, — сразу же спохватилась я.

Элайна ободряюще улыбнулась:

— Но это вполне объяснимо, Смоуки. Ты потеряла ребенка и понимаешь, что подобное может случиться вновь. Господи, ведь Бонни едва не погибла у тебя на глазах! Как же теперь не бояться? — воскликнула она и ласково погладила меня по руке.

— Но эти сны… они совершенно выматывают меня! — пожаловалась я. — Страх — это слабость, а я должна быть сильной, чтобы ее защитить!

Я сплю с заряженным пистолетом под подушкой, мой дом просто напичкан сигнализацией, на входной двери такой замок, который преступнику и за час не открыть, но легче от этого не становится.

Элайна строго посмотрела на меня и покачала головой:

— Ты не права, Смоуки, ты нужна Бонни такой, какая ты есть. Ей необходима твоя любовь. Ей нужна мама, а не супергероиня!

Элайна — жена Алана, одного из членов моей команды. Она прелестна. Настоящая латиноамериканка с изумительной фигурой и пленительными глазами, отражающими красоту души. Элайна — само воплощение Материнской любви, Нежности и Заботы. Но ее безграничная доброта отнюдь не говорит о мягкотелости и отсутствии характера. Порой она бывает непреклонна. В прошлом году у Элайны обнаружили рак толстой кишки. Ей удалили опухоль, провели курс облучения и назначили химиотерапию. Она поправилась, но лишилась своих густых роскошных волос. Элайна не скрывала своей потери и никогда не надевала головной убор, будь то шляпа или платок. Не знаю, ощущала ли она внезапные приступы отчаяния, как когда-то я после смерти родных. Думаю, нет. Отсутствие волос для Элайны ничто по сравнению с радостью жить. В этом ее сила.

Элайна пришла ко мне в больницу после того, как Сэндс убил Мэта и Алексу. Словно ангел, спустившийся с небес, она буквально влетела в палату, выставила медсестру и сжала меня в объятиях. Я пролила реки слез, прижавшись к ее материнской груди, и с тех пор полюбила Элайну всем сердцем.

Она стиснула мне руку.

— То, что ты чувствуешь, вполне нормально. Чтобы избавиться от страха, тебе остается одно — разлюбить Бонни. Но это ведь невозможно.

У меня перехватило дыхание и словно пелена спала с глаз. Слова Элайны помогли мне понять простую истину: я люблю Бонни, и отсюда все мои страхи. От них никуда не денешься.

— И легче не станет? — горько вздохнула я. — Ведь я никогда не перестану ее любить!

Элайна взяла меня за руки и спросила, глядя в глаза:

— Ты знаешь, что я сирота, Смоуки?

— Нет, — изумленно ответила я.

— Да, сирота, — кивнула она. — Я и мой брат Мануэль. Папа с мамой погибли в автомобильной аварии, и нас воспитала абуэла — наша бабушка. Удивительная женщина. Она никогда не жаловалась, ни разу. — Элайна задумалась. — А Мануэль… О, это был чудесный мальчик, Смоуки. Великодушный, добрый, только очень слабый. Ничем особенным он не болел, просто к нему цеплялась любая инфекция, и он всегда очень долго выздоравливал. Однажды летом абуэла привезла нас на побережье Санта-Моники. Мануэля унесло подводным течением. Он утонул.