Чеви Стивенс - Похищенная

На второй день, когда кашель начал сотрясать все тело Выродка, я перестала читать и спросила:

— У вас есть какие-нибудь лекарства?

Он схватил меня за руку, вцепившись ногтями в кожу, словно я угрожала влить ему в горло что-то непонятное прямо здесь и сейчас, и сказал:

— Нет! Никаких лекарств!

— Это могло бы помочь вам.

— Лекарства — это отрава.

Его пальцы, державшие мою руку, горели в лихорадочном жару.

— Может быть, если бы вы поехали в город и обратились к доктору…

— Доктора даже еще хуже, чем лекарства! Именно доктора свели в могилу мою мать. Если бы она позволила мне ухаживать за ней, то была бы в порядке. Они накачивали ее всякой отравой, а ей становилось только хуже и хуже. Они убили ее.

Несмотря на заложенный нос, в каждом звуке его речи сквозило презрение.

Через несколько дней кашель у него прекратился, но теперь ребенок начал плакать ночью и просыпаться каждые пару часов. Когда я попробовала ей лоб, он был горячим. Я старалась успокаивать ее, как только она просыпалась, но один раз сделала это недостаточно быстро, и он бросил в ее кроватку подушкой.

В следующий раз он не позволил мне подойти к ней, заявив:

— Продолжай читать, она просто хочет внимания к себе.

Я хотела позаботиться о своей дочери, хотела, чтобы мы с ней остались живы. Поэтому я продолжила чтение.

Крики ее становились все громче. Он вырвал книгу из моих рук.

— Заставь ее умолкнуть, или это сделаю я.

Стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и убедительно, я взяла ее из корзинки и сказала:

— Думаю, она тоже могла заболеть.

— С ней все в порядке. Тебе просто нужно научиться контролировать ее.

Он сунул голову под подушку. У меня появилось нездоровое желание подскочить и навалиться на эту подушку всем своим весом, но тут его голова выглянула оттуда и он сказал:

— Принеси мне стакан свежей воды, и на этот раз сделай ее холодной.

Я бодро улыбнулась ему, хотя внутри у меня все возмущалось и неистовствовало.

На следующее утро она разбудила меня плачем раньше, чем обычно. Я сразу же подхватила ее и на цыпочках отошла в сторону, пытаясь успокоить, но было уже слишком поздно. Выродок вскочил с постели и принялся лихорадочно одеваться, бросая на меня испепеляющие взгляды.

— Мне очень жаль, но я думаю, что она на самом деле заболела.

Он выскочил на улицу. Я легла обратно в постель и приготовилась кормить ее. Мне нравилось, как она при этом смотрит на меня, положив одну ручку мне на грудь, как булькает у нее в животике, когда она наелась, как ее маленькая попка идеально ложится на мою руку. Все в ней было таким хрупким и нежным — ее ручки с крошечными складочками и микроскопическими ноготками, ее гладкие щечки, ее шелковистые темные ресницы.

Обычно после того как она поест, я целовала ее всю, начиная от пальчиков на ногах и мягких ступней. Когда я доходила до ее ладошек, то делала вид, что покусываю ее за пальчики, а затем двигалась вверх по ручкам. В самом конце я дула ей на животик, пока она не начинала тихонько повизгивать от удовольствия.

Но сегодня мое обычно веселое дитя было беспокойным и раздражительным, и каждый раз, когда я пробовала покормить ее, она отворачивалась от соска. Ее кожа была горячей на ощупь, на щеках выступили красные круги, словно кто-то разрисовывал ей лицо под клоуна. Животик был вздут, и я подумала, что, может быть, это газы, но потом она вырвала прямо мне на плечо, после чего доплакалась до того, что в конце концов уснула. Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Я была в ужасе от того, что может сделать Выродок, если я скажу ему обо всем, но мне все равно требовалась помощь.

— Ребенок действительно заболел, ей нужен доктор, — сказала я, как только он вошел в дом.

Он быстро взглянул на меня.

— Подавай завтрак.

Во время еды она снова заплакала в своей корзинке, и я подхватилась, чтобы взять ее на руки, но он поднял руку и сказал:

— Стой! Когда ты подходишь к ней, это только усиливает ее плохое поведение. Сначала закончи с едой.

Ее вопли буквально разрывали воздух, и когда она переводила дыхание между новым криком, мне казалось, что я слышу влажный хрип у нее в груди.

— Она себя плохо чувствует. Пожалуйста, нам нужно к доктору. Я знаю, что ваша мама умерла, но у нее был рак — это он убил ее, а не доктора. Вы можете связать меня в фургоне, а ее взять с собой. — На секунду я заколебалась. — Или я могу подождать здесь, пока вы свозите ее к врачу, о’кей?

Неужели я действительно произнесла это? Она ведь останется с ним совсем одна. Но она в любом случае должна была получить помощь.

Он продолжал медленно жевать. Наконец он сделал паузу, вытер салфеткой рот и сказал:

— Доктора задают вопросы.

Ее крики просто разрывали мне сердце.

— Я знаю, но вы ведь умный, умнее любого доктора, и знаете, что сказать им, чтобы они ничего не заподозрили.

— Это точно. Я действительно умнее любого доктора, поэтому знаю, что доктор ей не нужен. — Он тяжелыми шагами направился к корзинке, а я буквально следовала за ним по пятам. — Ей просто нужно научиться уважению.

— Вы только не волнуйтесь, я сейчас успокою ее.

— Я так не думаю, Энни. Ты явно совершаешь ошибку.

Когда он вынул ее из корзинки, я вцепилась в платье, чтобы остановить свои руки и не начать барабанить по его спине. Я молилась, чтобы она успокоилась у него на руках. Но когда он начал ее качать, ее вопли стали только сильнее.

— Пожалуйста, отдайте ее мне! — Я протянула к нему дрожащие руки. — Прошу вас! Она испугалась.

Минуту он просто смотрел на меня, а лицо его тем временем становилось пунцовым. Потом он поднял руки, и она упала. Мне удалось поймать ее, но я потеряла равновесие и тяжело опустилась на колени. То ли от удивления, то ли от усталости, но ребенок еще раз измученно икнул и затих у меня на руках. Он присел и наклонился ко мне настолько близко, что я почувствовала его дыхание.

— Ты настроила мою дочь против меня. Это нехорошо, Энни. Совсем нехорошо.

Дрожащим шепотом я ответила:

— Я бы никогда ничего подобного не сделала. Она просто сбита с толку, потому что плохо себя чувствует. Она любит вас. Я знаю, что она любит вас, я уверена. — Голова его склонилась набок. — Когда она слышит ваш голос, ее глаза сразу же движутся в том направлении. По отношению ко мне, когда вы держите ее на руках, она себя так не ведет.

Полный бред, но он должен был клюнуть на это.

Его глаза сверлили меня еще одну мучительную минуту, потом он хлопнул в ладоши и сказал:

— Пойдем, завтрак стынет.

Я положила ее в корзинку и последовала за ним. Тело мое напряглось в ожидании новых криков, но, к счастью, она уснула.

После завтрака он вытянул руки над головой, а потом похлопал себя по животу. Я должна была попробовать еще раз.