Чеви Стивенс - Похищенная

Я остановилась, прежде чем успела сказать что-то о своем ребенке.

— Возможно, вам будет удобнее рассказать об этом капралу Бушар с глазу на глаз?

Гари ждал моего ответа, и лицо его было мрачным.

Глядя на них, мне хотелось размазать сочувствующее выражение по физиономии Дианы. Я понимала, что скорее буду иметь дело с жестким подходом Гари — никакой суеты, никаких эмоций, чем выдержу еще хоть один понимающий взгляд от нее.

Я замотала головой, и Гари сделал у себя еще одну пометку.

— Когда вы убили его? — Голос его был тихим, но не мягким.

— Пару дней назад.

— Почему вы не ушли сразу?

— Я не могла.

— Почему? Вас что-то удерживало?

Пальцы Гари барабанили по столу, подбородок был задран.

— Я не это имела в виду.

Мне хотелось подняться и выйти из комнаты, но его твердый голос словно пригвоздил меня к стулу.

— Так почему вы не могли уйти оттуда?

— Я кое-что искала.

Во рту почувствовался вкус желчи.

— Что именно?

Мое тело заледенело, а контуры Гари начали расплываться перед, глазами.

— Мы обнаружили там корзинку, — сказал он. — И кое-какие детские вещи.

Под потолком, противно скрипя при каждом обороте, вертелся идиотский разболтанный вентилятор, и на мгновение мне показалось, что он сейчас свалится мне на голову. В помещении не было окон, и мне не хватало воздуха, чтобы сделать глубокий вдох.

— Там есть ребенок, Энни?

В голове моей громко стучала кровь. Я не должна плакать.

— Там есть ребенок, Энни? — не унимался Гари.

— Нет.

— Там был ребенок, Энни? — Голос его стал вкрадчивым.

— Да.

— И где этот ребенок теперь?

— Она… моя крошка… умерла.

— Мне очень жаль, Энни. — Голос его звучал нежно, мягко и тихо. Звучал так, как он это чувствовал. — Это ужасно. Как умер ваш ребенок?

Это был первый человек, который высказал мне соболезнование. Первый, кто сказал, что ему небезразлично, что она умерла. Я смотрела на кусочки раскрошенной пенопластовой чашки на столе. Кто-то ответил на этот вопрос, но мне казалось, что это была не я:

— Он просто… Я не знаю.

Меня поразило спокойствие в его голосе, когда он очень осторожно спросил:

— Где ее тело, Энни?

Ему ответил все тот же странный голос:

— Когда я проснулась, он уже забрал ее. Она была мертва. Я не знаю, куда он ее унес, он мне не сказал. Я искала везде. Везде. Вы тоже должны поискать ее, о’кей? Пожалуйста, найдите ее, найдите… — Голос мой сорвался, и я умолкла.

Гари крепко сжал зубы, плечи его напряглись, загорелое лицо покраснело, а лежавшие на столе руки сжались в кулаки, словно он хотел кого-то ударить. Сначала я подумала, что он разозлился на меня, но потом поняла, что этот приступ ярости вызвал Выродок. Глаза Дианы в свете люминесцентных ламп блестели. Стены вокруг меня сомкнулись. Тело мое обливалось потом, я хотела заплакать, но слезы застряли у меня в горле, я никак не могла вдохнуть, и эти сдерживаемые рыдания душили меня. Когда я попыталась встать, комната покачнулась. Я бросила свой рюкзак и схватилась за спинку стула, но он отъехал в сторону. В ушах зазвенело.

Диана подскочила ко мне и помогла медленно опуститься на пол: голова моя лежала на ее груди, меня обнимали ее руки. Чем сильнее я старалась вдохнуть воздух, тем сильнее сжималось мое горло. Я готова была умереть вот так, на этом холодном полу.

Рыдая и одновременно содрогаясь от позывов рвоты, я срывала с себя руки Дианы и пыталась оттолкнуть ее, но чем больше я старалась, тем крепче она меня держала. Я услышала какие-то вопли и только потом поняла, что это кричу я сама. Я была бессильна сдержать эти крики, которые отражались от стен и гулким эхом отдавались в моей голове.

Из желудка вырвался кофе с кексом, прямо на меня и Диану. Но она все равно не отпускала меня. Моя голова лежала на ее громадной груди, пахнущей как теплые ванильные булочки. Перед нами на корточках сидел Гари, он что-то говорил, только я ничего не могла понять. Диана покачивала меня на руках. Мне хотелось сопротивляться, чтобы вновь получить контроль над собой, но сознание и тело не слушались друг друга. Так я и лежала, крича и рыдая.

Крики в конце концов прекратились, но теперь я почувствовала жуткий холод, а все голоса доносились до меня как бы издалека. Диана прошептала мне на ухо:

— Теперь все будет в порядке, Энни, вы в безопасности.

Какая тупица! Я хотела сказать ей, что со мной уже никогда ничего не будет в порядке, я никогда не буду в безопасности, но когда я попыталась облечь это в слова, губы мои застыли и не слушались меня. Рядом со скорчившейся передо мной фигурой Гари появилась еще одна пара ног. Чей-то голос сказал:

— У нее гипервентиляция легких. Энни, меня зовут доктор Бергер. Попробуйте сделать несколько глубоких вдохов.

Но я так и не смогла этого сделать. А после этого уже ничего не помню.

— Гари наконец связался со мной, док, только я не уверена, что мне от этого стало легче. Мне так и неизвестно, куда он уезжал, — я не спрашивала, а сам он не сказал, — и это немного раздражает меня. Когда я рассказала ему о времени вторжений в дома и о своей новой теории «ненормального напарника», он ответил, что мальчишка мог менять свой почерк, чтобы сбить полицию с толку, или же это могло быть вообще случайное преступление, — просто шел себе и вдруг увидел, как мы с Эммой уходим из дома.

Пока я обдумывала его слова, он добавил:

— Такие люди обычно работают в одиночку.

Обычно? Когда я спросила его, что это, черт возьми, должно означать, он сказал, что пару раз сталкивался с делами, где преступники работали вдвоем — один выслеживал, второй был исполнителем, — но он почти уверен, что это не наш случай, потому что это не соответствует психологическому портрету Выродка. Потом он сказал:

— Помимо этих его комментариев, насчет того что хижину трудно будет найти, он ведь никогда не говорил и не делал чего-то, что могло бы навести вас на мысль, что у него есть помощник, верно?

— По-моему, нет. Но у него откуда-то была моя старая фотография, и это меня настораживает.

— Какая фотография? О фотографии вы мне ничего не говорили.

Он тут же засыпал меня вопросами, которые я долгое время задавала себе сама. Откуда она могла появиться у Выродка? Почему он выбрал именно эту? А потом он произнес нечто такое, смысл чего я до сих пор не поняла. Он сказал:

— Получается, если фото было из вашего офиса, доступ к нему мог иметь кто угодно. — А его последний вопрос был таким: — Кто-нибудь знает, что вы привезли ее оттуда с собой? — Когда я ответила, что нет, никто не знает, он сказал, чтобы я и в дальнейшем не говорила об этом никому.

Сколько я могу припомнить, это был первый раз, когда мне после разговора с ним стало хуже. Это привело меня в настолько дурное расположение духа, что я сорвалась на Люке. Я и так не очень понимаю, что с нами творится в последнее время. Я думала, что его визит и наш откровенный разговор должны сблизить нас, но когда мы с ним потом болтали, много раз наступали неловкие паузы, а во время его последнего звонка я сама прервала разговор, сказав, что иду спать. При этом я совсем не была уставшей.