Ирина Глебова - Оборотень

В то время, когда Игорь Лунёв писал об этом происшествии гневную статью, майор Кандауров со своими оперативниками уже допрашивал задержанных, стараясь выявить тех, кто мог знать или просто помнить юного погибшего бродяжку. Однако этих грязных, опустившихся, часто больных и слабоумных, а ещё больше — замкнутых и озлоблённых людей набралось очень много. Кто не пришёл ещё в себя от неожиданности, кто изрыгал ругательства… Да, задача оказалась непростой. Но допросы упорно продолжались.

Впрочем, розыск шёл не только в этом направлении. Устанавливалась личность погибшего парнишки. Патологоанатомы подробно описали его физические данные и особые приметы. Оставалась надежда на то, что паренька разыскивают родители и документы на него найдутся в списках пропавших. А там, кто знает: может, ниточка потянется из прошлого жертвы. Кандауров, правда, в это почти не верил. «Упырь», скорее всего, был недавний и мимолётный знакомый погибшего. Но сейчас, когда зацепок почти нет, нельзя пренебрегать ни одной версией. Только вот вопрос: когда парень подался в бега? Это могло случиться и полгода назад, и года три. Так что здесь ещё искать и искать.

Вечерами вся группа собиралась подбить итоги. Их ещё не было. Хотя уже на третий день, отойдя от облавы, бомжи стали поспокойнее и поразговорчивее. Не все, конечно, кое-кто из них.

Кандауров и Лоскутов, засидевшись допоздна, вместе возвращались домой. Они часто так делали — шли вдвоём до метро, а там разъезжались в разные стороны. Необычная для первого летнего месяца жара, уже вымучившая город, не отступала. Хотя порой, казалось, вот-вот что-то изменится: то неожиданный рывок ветра бросит пыль в лицо, то зашумит листва, то тучка закроет солнце. И люди замирают в ожидании, оглядываются, поднимают к небу головы. Но порыв уйдёт, листва утихнет, туча словно растворится. В этот вечер словно бы и дул ветерок, но был он теплее тела и обдавал запахом раскалённого асфальта.

— Не кажется ли тебе, Миша, что наш подопечный побывал в зоне? — спросил Викентий. — Шесть убийств, и никаких улик, никаких отпечатков?

— Думаю, ты прав. Хотя, конечно, сейчас народ криминально начитанный — все всё знают и о том, как делается преступление, и о том, как ведётся следствие.

— Но дилетант всё равно всё не предусмотрит.

— Согласен. Но что нам это даёт? Вряд ли он сидел за такое! Они все подрастрельные и никто побегов не совершал.

Оба остановились на оживлённом перекрёстке, ожидая в толпе зелёного света светофора. Кое-кто из торопящихся и нервных пешеходов не мог переждать полминуты, бежал через дорогу, опасно лавируя между машинами. Здесь всегда было так. Раньше Викентий не мог спокойно смотреть, потом привык и лишь улыбался снисходительно, наблюдая за кульбитами кандидата в самоубийцы. В конце концов, каждый сам волен распоряжаться своей жизнью. Но, конечно, он притворялся: сердце замирало, когда визжали тормоза, и он мысленно матерился вместе с громко кричащим шофёром. Сам же Викентий принципиально не шёл на красный свет даже тогда, когда спешил, а машин поблизости не было. Он уважал себя и считал цивилизованным человеком.

На другой стороне улицы Викентий вновь заговорил:

— Ясное дело, если он сидел, то не за подобные вещи. И вообще, может быть, по-мелочи. Но, знаешь ли, людоедские пристрастия не возникают вмиг. Когда-то, где-то они уже проявлялись…

— А если он сидел долгий срок? — подхватил мысль Михаил. — То могли что-то заметить за ним и в зоне!

— Точно! Но там свои порядки, а сор из избы тюремщики выносить ох как не любят! Могли и замять какой-либо случай — поди теперь узнай!

Эскалатор уже вёз их вниз, и с каждой секундой приближалась желанная прохлада. Да, только под землёй и можно было недолго передохнуть от жары. Наверное потому станция казалась переполненной людьми. Кандауров и Лоскутов отошли в сторону, к боковой нише — они ещё не договорили.

— Знаешь, Миша, я вот что завтра же сделаю, прямо с утра! Напишу запрос-просьбу во все места заключения, в тюрьмы и колонии. Попрошу, в связи с необычными и жестокими преступлениями, которые мы расследуем, сообщить, не скрывая, обо всех случаях, которые как-либо стыкуются с действиями «упыря». Пусть даже не впрямую… Скажем, за последние три года… Напишу так, чтоб пронять их. Может, и сработает.

И, уже пожимая Лоскутову на прощание руку, добавил:

— Повезло нам, что убитого нашли сразу, всего лишь через четыре-пять часов после смерти. До этого, помнишь? — самое раньше, через неделю.

— А ведь он их не прятал.

— Да, не прятал, но и на людных местах не бросал… Вот почему я думаю, что он у нас в городе. А, может, и среди тех, кто попался в облаву.

— А если не попался? Тогда мог и догадаться, для чего вылавливали бомжей.

— Не думаю. Газеты о нашей находке не писали, сам знаешь. Мог решить, что это обычная плановая акция, с ним не связанная. Затаится, конечно. Но вряд ли попробует из города уйти. Сейчас это опаснее, чем затаиться, раствориться в таком большом городе. А если это так, если он здесь — я свой шанс не упущу. Выловлю зверюгу!

Кандауров сжал зубы, тряхнул ещё раз Михаилу руку и быстро пошёл к своей электричке. Двери за ним захлопнулись. Он остался около них, почти прижавшись лбом к стеклу, глядел в мелькающие тени чёрного тоннельного провала. Последнюю фразу он произнёс так жёстко — сам не ожидал. Но в тот момент он вдруг вспомнил свою дочь-подростка. Девочка давно не жила с ним, а со своей матерью в другом, далёком городе. Но Викентий любил её, тосковал. Он представил — смутно, без лица, с нечёткой фигурой, страшного человека рядом со своей малышкой… Скрипнул зубами и снова подумал: «Выловлю зверюгу!»

Утром майор отправил по инстанциям свой запрос. Он сочинил его ещё ночью, на работе лишь согласовал с руководством. Надеялся, что нашёл нестандартные, проникновенные слова, которые дойдут до тюремного и лагерного начальства. Честь мундира дело, конечно, святое, но уж очень страшное существо ходит по земле, рядясь в человеческий облик! Потом, посмотрев по списку, в каком ещё отделении милиции есть не опрошенные бомжи, Кандауров поехал туда. Но там дежурный, глянув его удостоверение, сразу протянул записку: «Майору Кандаурову звонил капитан Лоскутов. Срочно позвонить по номеру…» Дальше шли цифры. Викентий знал, что Лоскутов с самого утра направился в загородный профилакторий: туда были определены двенадцать бродяг. «Бродяг-доходяг» — сострил по их поводу Лоскутов. И точно, это были совершенно больные люди.

Викентий набрал номер. Там, на другом конце, трубку сразу взял Михаил.

— Майор! — заговорил он возбуждённо. — Проявился парнишка! Да, похоже, тот самый… Приезжай, сам поговоришь с человеком!