Дэн Уэллс - Я - не серийный убийца

Остаток пути мы проехали молча, а когда добрались до дому, я насыпал себе полную тарелку хлопьев и включил телевизор. Подошла мама и выключила его.

— Думаю, нам надо поговорить.

— Я же сказал, что не хочу…

— Знаю, что ты сказал, но это важно.

Я встал и пошел на кухню.

— Нам не о чем говорить.

— Вот именно об этом я и хочу поговорить, — сказала она, глядя на меня с дивана. — Убит отец твоего лучшего друга… семь человек убиты за четыре месяца, а ты реагируешь на это как-то не так. С Рождества почти ни слова мне не сказал.

— Я тебе с четвертого класса почти ни слова не сказал.

— Так, может, уже пора? — спросила она, вставая. — Тебе совсем нечего сказать ни о Максе, ни об отце — хоть о чем-нибудь? Да бога ради! В городе орудует серийный убийца, а это твоя любимая тема. Пару месяцев назад ты только об этом и говорил, а теперь словно онемел.

Я встал так, чтобы она не видела моего лица, и продолжал есть хлопья.

— Не убегай от меня, — сказал она, следуя за мной в кухню. — Доктор Неблин рассказал мне о твоем последнем визите к нему…

— Доктор Неблин мог бы держать рот на замке, — заметил я.

— Он хочет тебе помочь, — возразила мама. — И я пытаюсь тебе помочь. Но ты не даешь нам это сделать. Знаю, ты ничего не чувствуешь, но скажи хотя бы, о чем ты думаешь…

Я изо всех сил запустил тарелку с хлопьями в стену — она разбилась. Молоко разлилось, хлопья разлетелись по кухне.

— Что, по-твоему, черт возьми, я могу думать? — закричал я. — Ты представь, каково это — жить с матерью, которая считает тебя роботом? Или горгульей? Ты думаешь, можно говорить что угодно — мне все как с гуся вода? «Джон — псих! Дашь ему по физиономии — он ничего и не почувствует!» Ты думаешь, я не могу чувствовать? Нет, мамочка, я все чувствую: каждый удар, каждый крик, каждый шепот у меня за спиной, и я готов отдать все это тебе, если нужно, чтобы до тебя дошло!

Я шарахнул кулаком по столу, схватил еще одну тарелку и швырнул в стену. Потом бросил ложкой в холодильник, взял кухонный нож и хотел кинуть и его, но вдруг заметил, что мама оцепенела, лицо у нее стало бледным, глаза расширились.

Ей было страшно. Не просто страшно — она боялась меня. Я вызвал у нее страх.

Я почувствовал, как по телу прошла нервная дрожь — словно удар грома, порыв ветра. Я весь горел. Меня потрясла сила этого чувства — чистой, незамутненной эмоции.

Вот оно. Вот чего я не чувствовал никогда прежде — эмоциональной связи с другим существом. Я пробовал быть добрым, пробовал любить, дружить, говорить, делиться, подглядывать, но все без толку. До этого момента. Пока не попробовал страх. Я чувствовал ее страх каждой клеточкой своего тела, словно электрический гул, и впервые жил. Мне нужно испытывать это снова и снова, иначе это желание сожрет меня заживо.

Я поднял нож. Она вздрогнула и подалась назад. Я снова ощутил ее страх, теперь уже сильнее. В полной гармонии с моим телом. Это было течение жизни, которое вызывал не только страх, но и упоительное ощущение власти. Я взмахнул ножом, и ее щеки стали белыми как простыня. Шагнул к ней, и она съежилась. Мы были связаны. Я управлял ее движениями, словно в танце. В эту минуту я, наверное, понял, что такое любовь, — два разума, слитые воедино, два тела в гармонии, две души как абсолютное целое. Я жаждал сделать еще шаг, вынудить ее реагировать. Мне захотелось найти Брук и зажечь в ней такой же страх, выжигающий изнутри. Я хотел почувствовать это великое единение.

Я не шелохнулся.

Это был не я.

Монстр так плотно обвился вокруг меня, что я не мог сказать, где кончается он и начинаюсь я. Но я все еще был где-то здесь. Рядом.

«Еще!» — вопил он.

Стена была разрушена, клетка монстра уничтожена, но руины еще остались, и я каким-то образом снова нащупал эту стену. Я стоял среди руин жизни, которую методично возводил долгие годы, — жизни, которая никогда не доставляла мне удовольствия, потому что я ограждал себя от удовольствий, но той жизни, которую я все же ценил, какой бы она ни была. Я ценил идеи, на которых она основывалась. Правила.

«Ты — зло, — сказал мне внутренний голос. — Ты — мистер Монстр. Ты — ничто. Ты — это я».

Я закрыл глаза. Теперь монстр назвал себя — украл имя у Сына Сэма, назвавшего себя в письме в газету Мистером Монстром. Он умолял полицию немедленно пристрелить его, чтобы он больше никого не убил. Сам он не мог себя остановить.

Но я мог. Я — не серийный убийца.

И я положил нож.

— Извини, — сказал я. — Извини, я накричал на тебя. Извини, я тебя напугал.

Ее страх вышел из меня, упоительная радость взаимосвязи исчезла, звено оборвалось. Я снова был один. Но оставался самим собой.

— Извини, — повторил я и вышел из кухни.

Миновал коридор и закрылся у себя в комнате.

Я отчаянно цеплялся за тающую возможность владеть собой, но монстр никуда не делся, он все еще был силен и взбешен как никогда. Я его победил, но знал — он снова вырвется на свободу, и не был уверен, что смогу его одолеть в следующий раз.

Вот как Сын Сэма закончил свое письмо: «Пусть эти мои слова преследуют вас: „Я вернусь! Я вернусь!“»

Новый год прошел без происшествий — по телевизору показывали фейерверки, в супермаркете обнаружили поддельное шампанское. И больше ничего. Мы отправились спать. Встало солнце. Мир не изменился, только стал старше. Еще один шажок, сделанный к концу времен. Что тут праздновать?

В эти дни я почти ничего не делал — только наблюдал за мистером Кроули, выглядывая из своего окна днем и заглядывая в его окна по вечерам. Как-то раз, помогая ему во дворе, я украл ключ от подвала и засунул в маленькую дырочку в подкладке куртки. Я знал, что они делают, вплоть до минуты, знал в мельчайших деталях план дома. Вскоре они вместе уехали за покупками (ей нужна была какая-то бакалея, ему — новый кран для раковины), и, пока они отсутствовали, я проскользнул в дом через подвал. Там было много всякого старья. Лестница вела в комнаты наверху. Я увидел кресло, в котором он смотрел телевизор, кровать, на которой они спали. И засунул записку под подушку.

ДОГАДАЙСЯ КТО

В пятницу утром пятого января в морг привезли отца Макса — вымытого и обследованного. Его вынесли из полицейского фургона в трех белых мешках. Кроули располосовал его, а потом разорвал пополам, и я знал, что ФБР, видимо в поисках улик, искромсало его еще больше. Я стоял на краешке ванны и смотрел из окна, как коронер Рон и кто-то в фэбээровской фуражке несут мешки в бальзамировочную. Вышли мама и Маргарет, вчетвером они поговорили о чем-то, пока происходила передача тела и подписывались бумаги. Вскоре коронер и фэбээровец вернулись в свою машину и уехали. Внизу подо мной щелкнул и ожил вентилятор, и я закрыл окно.