Джеймс Паттерсон - Четверо слепых мышат

Томас Старки наводил на меня пистолет.

— Старки, нет! — крикнул я. — Нет!

Пуля угодила ему в верхнюю часть груди. Но его это не остановило. Второй выстрел поразил Старки в бок, развернув вокруг своей оси. Третья пробила лоб, и он затих навсегда, свалившись бесформенной кучей. Его пистолет и спасательный нож упали в канаву к моим ногам. Пустые, мертвые глаза уставились в ночное небо.

Никаких пленных.

Сэмпсон, пошатываясь, шел ко мне. Приблизившись, он прохрипел отрывисто:

— Я живой, я живой.

И без сил рухнул мне на руки.

Так случилось, что после перестрелки в Джорджии Джамилла стала для меня настоящим добрым гением.

Она звонила каждый день, нередко по два и по три раза, и мы разговаривали. Так продолжалось до тех пор, пока ей не стало очевидно, что я пошел на поправку. Физически пострадал не я, а Сэмпсон, и теперь он тоже восстанавливался после ранения. Но выходило так, что из нас двоих психологически именно меня потрепало сильнее. Слишком много смертей вошло в мою жизнь, и слишком долго это продолжалось.

Однажды, ранним утром, доктор Кайла Коулз явилась к нам в дом на Пятой улице. Она прошла прямо на кухню, где завтракали мы с Наной.

— А это что? — вздернула она бровь, одновременно обличительно указывая пальцем.

— Это кофе без кофеина. Жуткая дрянь. Бледная тень настоящего кофе, — с бесстрастным лицом ответила Нана.

— Нет, я не об этом. Я о том, что на тарелке у Алекса. Что это вы едите?

Я перечислил ей ингредиенты:

— Это яичница из двух яиц, зажаренная с обеих сторон. То, что осталось от двух горячих пирожков с сосиской. Жареная картошка, сильно подрумяненная. Воспоминание о булочке с корицей домашней выпечки. Мм-м, вкуснятина!

— Это вы для него приготовили? — в ужасе обернулась она к Нане.

— Нет, это Алекс сам себе состряпал. С тех пор как у меня был приступ, он большей частью сам готовит завтраки. Сегодня он решил себя побаловать, потому что его титаническое расследование наконец завершилось. И ему сильно полегчало.

— То есть, как я понимаю, вы не всегда так завтракаете?

Я ей улыбнулся:

— Нет, доктор. Обычно я не съедаю за один присест яичницу, сосиски, сдобные булочки и плавающую в масле жареную картошку. Я только что избежал в Джорджии верной смерти и праздную, что остался жив. Решил, что уж лучше умру от обжорства. Не хотите ли к нам присоединиться?

Она расхохоталась:

— А я уж думала, вы так и не предложите. Я, еще выходя из машины, учуяла какой-то божественный аромат. Он и привел меня прямо к дверям вашей кухни.

За завтраком Кайла Коулз расспрашивала меня о моем последнем криминальном деле. (Кстати, ее завтрак состоял из одного поджаренного яйца, апельсинового сока и кусочка сладкой булочки.) Отвечая, я опустил некоторые детали, но тем не менее дал ей ясное представление о троих убийцах, о содеянных ими преступлениях и их подоплеке — насколько сам это знал. А знал я и сам далеко не все, но именно так частенько и бывает.

— А где же сейчас Джон Сэмпсон? — поинтересовалась она.

— В Мантолокинге, штат Нью-Джерси. Помимо всего прочего, восстанавливается после ранений. У него личная сиделка. Она там и живет, насколько я знаю.

— Она его подруга, — пояснила Нана. — Для него сейчас это самое важное.

После завтрака доктор Коулз провела Нане медицинское обследование на дому. Измерила температуру, пульс, кровяное давление, с помощью стетоскопа прослушала грудную клетку. Она проверила, нет ли отечности в лодыжках, кистях рук и под глазами. Она визуально обследовала Нане глаза и уши, проверила рефлексы, оценила цвет губ и ногтевых лунок. Я знал все составные части этого теста и, вероятно, мог бы провести такое обследование сам, но Нана любила, когда ею занималась Кайла Коулз.

Во время обследования я не мог оторвать глаз от Наны. Она сидела тихо и послушно, затаив дыхание, и казалась мне маленькой девочкой. Не произнесла ни единого слова, ни разу не пожаловалась.

Когда Кайла закончила, Нана решилась подать голос:

— Ну как, я еще жива? Еще не отошла в мир иной? Может, как в том фильме ужасов с этим… как его… Уиллисом?

— С Брюсом Уиллисом… Нет, Нана, вы по-прежнему с нами. Вы в большом порядке, просто молодчина.

Нана наконец облегченно вздохнула.

— В таком случае, как я догадываюсь, завтра наступает решающий день. Я отправляюсь на свою сердечную… радиочастотную… или как она там зовется.

Доктор Коулз кивнула.

— Вас мигом доставят в больницу, и вы глазом не успеете моргнуть, как уже окажетесь дома. Это я вам обещаю.

Нана подозрительно сощурилась:

— А вы держите свои обещания?

— Всегда, — ответила Кайла Коулз.

В тот же день, ближе к вечеру, мы с Наной на старом, добром «порше» отправились на автомобильную прогулку в Виргинию. По ее просьбе. Она спросила, нельзя ли нам прокатиться, только нам вдвоем. Тетушка Тия осталась дома с детьми.

— Помнишь, как было, когда у тебя только появилась эта машина? Мы ездили кататься почти каждое воскресенье. Я всю неделю ждала с нетерпением, — молвила она, когда мы, оставив позади Вашингтон, выехали на хайвэй.

— Машине теперь почти пятнадцать лет.

— Но все равно она до сих пор очень хорошо ездит, — заметила Нана и ласково похлопала по приборной доске. — Люблю старые вещи, которые долго служат. Когда-то я каждое воскресенье выезжала на автомобильную прогулку с Чарльзом. Это было еще до того, как ты переехал жить ко мне, Алекс. Ты помнишь своего дедушку?

Я покачал головой:

— Хуже, чем мне хотелось бы. Только по фотографиям на стенах. Я помню, что вы с ним гостили у нас, в Северной Каролине, когда я был маленьким. Дедушка был лысый и носил красные подтяжки.

— Ох эти его ужасные, ужасные подтяжки. У него их было десятка два. Все красные.

Бабушка покачала головой. Потом на некоторое время будто ушла в себя. Она не часто говорила о дедушке. Он умер, когда ему было всего сорок четыре года. Он тоже был учителем, как и Нана, только преподавал математику, а она — английский язык. Они познакомились, работая в одной и той же школе в Юго-Восточном Вашингтоне.

— Твой дедушка был прекрасным человеком, Алекс. Любил принарядиться и надеть красивую шляпу. Я до сих пор храню большую часть его шляп. Когда переживешь Великую депрессию, изведаешь, что мы изведали, тебе захочется иногда принарядиться. Это вызывает очень приятное чувство. Чувство самоуважения. — Она бросила на меня взгляд: — Хотя я совершила ошибку, Алекс.

Я повернулся к ней:

— Ты — и вдруг ошибку. Вот так сюрприз! Для меня это потрясение. Пожалуй, лучше съеду на обочину.

Она довольно заквохтала:

— Всего только одну, сколько могу припомнить. Понимаешь, я же знала, какая это хорошая штука — любовь. Я, правда, очень любила Чарльза. Но вот после его смерти никогда не пыталась снова влюбиться. Думаю, боялась обмануться в своих ожиданиях, боялась, что так хорошо уже не получится. Ну разве не жалостливая история? Я побоялась устремиться на поиски самого лучшего, что знала в этой жизни.