Алексей Мартынов - Тихие шаги в темноте

За стеклом был какой-то коридор, проход между чем-то и чем-то, довольно узкий, всего на двух человек, и обитый белым кафелем. Пол был выложен метровыми мраморными плитами с вкраплением мелкой россыпи красных блестящих камушков.

Справа неспешно вышла дама лет тридцати в красном длинном обтягивающем платье по пят и элегантной чёрной шляпке. У неё были прямые как солома и чёрные как смоль распущенные волосы, в руках она несла кожаную сумочку а-ля кошелёк. С противоположной стороны в тот же момент, покачиваясь и ежесекундно рыгая таким перегаром, что, казалось, его можно увидеть, вышел человек бомжеватой наружности. Лицо его было всё в прыщах и кровавых надрезах, недельная щетина с проседями была сбита в комки и местами заляпана грязью. Он постоянно дёргал правым глазом, лицо его было перекошено, будто половина мышц лица не работала, невнятное бормотание, смешанное с бульканьем, вырывалось из его горла.

Дама при виде этого мужчины явно занервничала, хотя и старалась держаться гордо, достойно своей особе. Она рывком прижалась к стене, но не опустила головы, с надменным выражением лица она проследовала мимо мужчины в поношенных одеждах.

– Мадам, помогите, чем можете, – истошно закричал он, падая пред ней ниц и хватая её за краешки платья.

Дама от неожиданности чуть не пробила стену спиной.

– Эм… м…. ма-а-ала-а-дой чело-о-век, – её трясло, сумочка, щёлкнув замком, открылась, из неё выпала помада.

– Эй, – крикнул он, стоя за стеклом и наблюдая картину в действии. Воздух прошёл из глубины лёгких, через горло, примешивая приторных вкус слюны к смеси газов, отразился несколько раз от зубов, языка и прочего мяса во рту и застыл. Выхода не было, рот не открывался. Он резко ощупал всё своё тело – каждый орган был на месте, за исключением рта. На месте дырки на лице, из которой выходит воздух, не было ничего, ровный кусок кожи.

– Отпустите, я закричу, – срывающимся на крик голосом проверещала она. Мужчина похотливо засипел и пустил слюну. Медленно как удар сердца капелька слюны скользнула с его губ, проплыла через бороду и упала на пол, покрывшись снаружи пузырями.

– Помогите, пожалуйста! – истошно запищал мужчина. – Мне нужно совсем немного, совсем чутка. Пожертвуйте? сколько сможете, – продолжал пищать мужчина, всё выше и выше забираясь руками по её юбке.

– Не дам я вам… денег. Отстаньте от меня! – Она сделала рывок в оборот вокруг своей оси, вырвалась из цепких лап мужчины.

Мужчина уронил голову на пол, схватился руками за лицо и заплакал. Дама стояла, глядя на него свысока, лицо её дёрнулось на секунду, но быстро приняло исходное значение.

– Если вам так нужны деньги, шли бы работать… попрошайки, блин!

Мужчина, услышав, резко затих, порывистые движения прекратились. Он замер, выжидая. Дама тоже замолчала, но с места не сдвинулась. Мужчина глубоко и ровно вздохнул, упёршись руками в холодный пол. В следующую секунду он неспешно поднял голову, взглянув ей прямо в глаза, и, надув слюнный пузырь, улыбнулся звериным оскалом. Казалось, что за время его лежания на полу он оседел ещё более: брови и усы выцвели, оставив контраст с горящими зелёными глазами.

– Я не попрошайка! Никогда! Я воевал в Чечне, у меня друг умирал на руках, когда его ранило осколком, – силы покинули его, он упал.

Дама фыркнула, задрала высоко носик и пошла прочь. Мужчина буркнул что-то неразборчивое, сунул руку за пазуху, доставая оттуда складной нож. Невиданная прыть проснулась в нём – одним рывком он оказался позади неё, плотно держа её рот закрытым свободной рукой. Нож мягко погрузился в плоть с лёгким бульканьем, кровь брызнула тонким фонтаном в стену, размазываясь подобно слизняку.

А он сидел за стеклом, изо всех сил барабаня по нему кулаками. Что-то пихнуло, внизу завращались механизмы, поезд поехал, плавно постукивая колёсами по стыкам рельс.

– А-а-а-а-а!!!

Ощущения, будто желудок исходит спазмами и вот-вот стошнит собственными кишками, глаза выпучены и лезут из орбит. Царапает по рукам как шкуркой. Хрясь, шлёп. Колючая, зараза, как проволока над режимным объектом, и такая же жёсткая и неподатливая. Труба, чёрт её дери, почему же она такая цельная, не за что ухватиться.

– Ты меня любишь?

– Да.

– Ты веришь в любовь до гробовой доски, когда других путей уже нет?

И всё. Он летит дальше, оставляя их вдвоём, без его присутствия. На теле возникают синяки и ссадины, набитое место на затылке ноет, как бы там крови не было; ведь, если кровь, то заражение, мало ли кто тут ползает.

– Открой глаза! Ты слышал, что тебе сказали!

Слышал ли он меня, когда я был там. Вряд ли. Эти подонки, эти падальщики мало кого слышат, если он не из их числа, даже когда падаешь на колени, даже когда орёшь прямо в ухо, когда молишь их. Но они глухи и слепы, они как пауки сидят на своих паутинах и улавливают шевеление каждой ниточки, каждую мелкую мимолётную дрожь. Она для них как воздух, ареал их природного обитания, как животные, дикие. Они говорят, что они – люди. Что они отличаются от животных, что они преданы тебе до конца, а потом бросают тебя.

Хрясь! И снова удар, прям из-под низа, откуда не ждал. Как по маслу боль расползается из маленького эпицентра по всему телу, становится жарко, не хочется двигаться. А надо, и так будет всегда – всегда будет надо, просто надо, если хочешь выжить, если хочешь дожить то, что тебе положено, да не умереть раньше сроку. И почва уползает из-под ног, те зыбучие пески, которые минуту назад были твёрдым асфальтом. И нельзя будет ничего сказать, ибо снова тебя не услышат, ибо снова не захотят слушать, уйдя в свои сети, насмехаясь над тем, кто говорит.

– А-а-а-а-а!!! Спа-а-а-асите-э-э-э!!!

Плюх, щёлк. Застёжки на руках и ногах, а кресло удобное, тут даже поспать можно.

– Ну-с, продолжим. Вы вообще как, уколов не боитесь?

– Боюсь… доктор… ещё с детства.

– А, ну так это ничего, сейчас вот кольнём вот так вот.

– Ай!

– Не больно, не больно. Вот уже и всё. Осталось только подождать немного, и снова поколем, но вы уже не почувствуете. Не закрывайте рот.

Прошло 15 секунд как во сне. Видимость заволокло белой пеленой, но мышление всё ещё было чётким и местами острым. Доктор снял с блестящего подноса длинный шприц с тонкой иглой и быстро ввёл ему в десну, после чего стал медленно вращать по часовой стрелке. Таким образом, было произведено несколько уколов во всю полость рта; доктор удовлетворённо достал опустошённый шприц и шваркнул его об поднос. За окном проскрежетал гудком паровоз.

Шли минуты, длинная стрелка на настенных часах ползла как гусеница махаона. Снаружи потянуло дымом, жгли пластмассу и ещё что-то вонючее с чёрным копотным дымом.

– Что-нибудь чувствуете, больной?