Лиза Гарднер - Час убийства

Кимберли кивнула. Мак, подвергавший их жизни риску, как ни странно, нравился ей из-за этого еще больше.

— Ладно. — Она поправила рюкзак и пошла по берегу ручья, бросив через плечо: — Старый хрыч.

Мак топнул ногой. Это вызвало у нее улыбку и улучшило настроение на пути до конца поворота, где наконец впервые за день им повезло.

Кимберли увидела это первой.

— Где мы? — спросила она.

— На своем участке, мы не должны были выйти…

Кимберли указала ему на дерево со свежеобломанной веткой. Потом увидела растоптанный папоротник, а дальше примятую траву. Она ускорила шаг, не сводя глаз с грубо протоптанной тропы, начавшей петлять по лесу. Тропа была широкой, с четкими следами. Кто-то один бежал вниз по склону, почти не разбирая дороги. Может быть, это был мужчина, согнувшийся под тяжестью одурманенной наркотиком ноши.

— Мак! — Кимберли едва сдерживала волнение. Особый агент посмотрел на солнце.

— Кимберли, — решительно сказал он, — беги.

Она, шатаясь, побежала по тропе. Мак следовал за ней по пятам.

Тине была отвратительна эта жижа. Еле текущая, пузыпащаяся, вонючая, покрытая рябью из-за снующих в ней тварей, которых она не видела и не хотела видеть. Вода медленно колыхалась, словно зверь, поджидающий ее конца.

У Тины не было выбора. Она была измождена и обезвожена. Кожу жгло от солнца и укусов. Казалось, все ее тело в огне, однако она начинала дрожать: перегретая кожа покрывалась мелкими пупырышками. Она умирает, это ясно. Люди ведь состоят на восемьдесят процентов из воды. Тина была как пруд, высыхающий от зноя. Свернувшись калачиком на горячем камне, Тина подумала о матери. Пожалуй, стоило сказать ей о беременности. Конечно, мать расстроилась бы, но только потому, что по себе знала, как тяжела жизнь молодой незамужней женщины с ребенком. Справившись с потрясением, она помогла бы дочери, поддержала бы ее.

И это было бы чудесно. Принести в мир новую жизнь, видеть кричащее личико своего младенца, беспорядочно машущие крохотные ручки. Тина представила себя с матерью родильной палате, вообразила, как выбирает красивую детскую одежду и хлопочет кормя в полночь ребенка. Может, у нее родилась бы девочка, еще одна красавица, продолжающая семейную традицию. Три женщины с фамилией Kpэн готовые покорить мир. О, штату Миннесота пришлось бы держаться настороже.

Тина всеми силами постаралась бы стать хорошей матерью. Может, и не преуспела бы в этом, но постаралась бы.

Она подняла голову и посмотрела на небо. Сквозь веки опухших глаз Тина видела голубой полог своей тюрьмы. Небо как будто темнело, солнце наконец опустилось, и его слепящее, жгучее сияние исчезло. Странно, но прохладным при этом не стало. Влажность по-прежнему удушала и терзала не меньше, чем туча комаров и мух, кишащих на полу.

Голова Тины снова опустилась. Она уставилась на руки, полившиеся в нескольких дюймах от лица. Там появились покрытые язвы от расчесывания комариных укусов. На кожу села желтая муха и отложила в открытую рану крохотные блеющие белые яички.

К горлу подступила тошнота. Нет, нельзя допускать рвоты. Так она понапрасну растратит капли сохранившейся в организме воды. Впрочем, ее все равно вывернет. Она еще не мертвая, однако уже стала кормом для личинок. Долго ли она продержится? Несчастный ее ребенок! Несчастная ее мать!

И тут в глубине сознания вновь зазвучал спокойный, деловитый миннесотский голос: «Знаешь что, девочка? Пора стать твердой. Немедленно что-то предприми, или обретешь вечный покой».

Взгляд Тины обратился к мутной черной жиже.

«Давай же, Тина. Будь твердой. Покажи этому мерзавцу, из какого теста ты сделана. Не умирай без борьбы».

Тина села. Все закружилось перед ней, к горлу сразу подступила желчь. Усилием воли она загнала ее обратно. Потом придвинулась к краю камня и снова уставилась на жижу. Похожа на черный пудинг. Пахнет, как…

«Не допускай рвоты!»

— Ничего, — решительно прошептала Тина. — Я сделаю это. Хочется мне этого или нет, была не была.

Она сунула в жижу правую ступню. Тут же что-то задело ее лодыжку и метнулось прочь. Тина закусила губу, чтобы не завопить, и опустила ногу ниже. Казалось, будто внизу гнилые потроха. Теплые, липкие, жирные…

«Не допускай рвоты!»

Тина опустила в жижу левую ногу, увидела четкие очертания ускользающей черной змеи и на сей раз издала вопль. Долгий, хриплый, безнадежный. Она боялась и ненавидела свой страх. Господи, за что этот человек сделал с ней такое? Она никому не причиняла зла. Не заслуживала ямы, где жарится заживо, где мухи откладывают белые яички в глубокие язвы на ее коже.

Теперь Тина жалела о том, что не предохранялась и испортила свою юную жизнь, но таких пыток она все же не заслуживала. И она, и ее ребенок попытались бы устроить себе лучшую жизнь.

Комары кишели. Тина била их снова, снова и снова, стоя почти по колено в грязи и всеми силами сдерживая рвоты. Ощущение, запах. Ощущение, запах.

Ложись, Тина. Это как броситься в прохладный пруд. Стисни зубы и погрузись в жижу. Другого выбора у тебя нет.

И тут…

Там, вдали, Тина услышала снова какой-то звук. Шаги. Нет-нет — голоса. Кто-то появился поблизости.

Тина запрокинула голову к отверстию вверху.

— Эй, — попыталась крикнуть она, — эй, эй!

Крик, вырвавшийся из пересохшего горла, напоминал кваканье лягушки. Голоса удалялись. Люди были так близко, но уходили. Тина не сомневалась в этом.

Она схватила полупустую бутыль с водой и стала пить большими, жадными глотками, думая только о помощи и забыв об экономии. Потом, увлажнив горло, снова запрокинула голову и закричала изо всех сил:

— Эй, эй! Я здесь, внизу! Кто-нибудь, сюда!

Кимберли бежала. Легкие жгло, в боку кололо, но она неслась вниз по скользкому склону, продираясь сквозь кусты, перескакивая через гнилые стволы, огибая большие камни, и слышала горячее, тяжелое дыхание Мака, бегущего рядом.

Это был самоубийственный бег. Они могли подвернуть лодыжку, споткнуться о камень, налететь на дерево или пострадать от чего-то гораздо худшего.

Солнце быстро заходило, дневной свет сменялся закатными сумерками, окрасившими небо в кроваво-красныи цвет. И протоптанная тропа, ясно видимая всего четверть часа назад, уже скрывалась в полумраке, исчезала у них на глазах.

Теперь Мак несся вперед, а Кимберли старалась не отставать.

Со склона, густо поросшего деревьями, они выбежали на большую поляну. Колючие кусты и деревья сменились высокой, до колен, травой. Земля выровнялась, и бежать стало легче.

Кимберли неслась со всех ног, разглядывая тропу в угасающем свете, пока не увидела беспорядочное нагромождение на валунов слева, а потом, всего в пятнадцати футах на камнях, бросающуюся в глаза красную полосу. Юбка, поняла она. А затем… Человеческое тело. Девушка!