Виктория Платова - Ужасные невинные

– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?

То, что происходит в следующую секунду, не поддается никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует меня.

В губы.

Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра, никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела, что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови (если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?

Ее губы.

Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни, сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.

Совсем не тот. И все же, все же…

Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.

Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчике неожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.

Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все еще сохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считывает информацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей так уж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, с которым необходимо мириться, как с неизбежным злом.

Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишь в картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки, что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точно определить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт, если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил бы его… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»

Интересуют ли они саму Тинатин?

В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутыми веками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебный фонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24 кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы я стал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мной болтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается часть ответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок (как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как у эмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губы девушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестают существовать.

Она и сама перестает существовать – я готов поклясться в этом!..

Фотография на стене напротив: не Тинатин, но и не Наоми, не Кристи Терлингтон, всего лишь урбанистический пейзаж, складки домов в полузабытом стиле «courreges-look» 13, – фотография на стене напротив просматривается великолепно. Появись сейчас Лора – я увидел бы даже частички туши, осыпавшиеся с ее ресниц. Но Лоры нет, хотя заявленные ею тридцать секунд давно прошли. Или – и не думали начинаться?

Лоры нет.

Два сортирных бодигарда – вот что я вижу вместо Лоры и – что еще нелепее – вместо Тинатин. Два сортирных бодигарда и плейбой с разными глазами между ними.

Я ошибся, у него не разные глаза – самые обыкновенные, в масть друг другу, никакой дисгармонии, никакого неудобства, вот только когда я ошибся – сейчас или тогда? И на плейбоя он не похож, разве что на младшего брата capungo, более удачливого, более респектабельного, без привкуса амфетамина на языке, без пороховой гари на ладонях – костюм от «Brioni» против селедочного хвоста. Троица дефилирует мимо меня, инцидент у оскалившихся писсуаров забыт напрочь, да и кто бы стал на нем циклиться?.. Циклюсь обычно я, и по более ничтожным поводам, повод находится и теперь:

затылки.

Затылки у всех троих выбриты одинаково тщательно, сто к одному: так же тщательно выбриты у них подмышки, а грудь и вовсе выщипана иорданской нитью – беспроигрышный вариант для pipi-party с полной обнаженкой и ссаньем на танцпол в финале вечерины.

Ненавижу таких типов.

А этих, сорвавших показательный поцелуй Тинатин, втройне ненавижу, чтоб вы сдохли, гребите отсюда подальше, сукины дети!..

Приступ ненависти проходит так же внезапно, как и начался, – бодигарды и их владелец исчезают из поля зрения – это во-вторых. Во-первых же (что делает второй и все последующие пункты совершенно необязательными) – Тинатин возвращается ко мне.

Ну не совсем ко мне, она все в тех же полутора метрах, что и была. До поцелуя.

Единственное напоминание о нем – привкус пластикового стаканчика. Дурацкий привкус – и больше ничего, но и этого мне хватит надолго, я влюблен, я отчаянно влюблен. И ничто не изменит существующее положение вещей, даже если залитая кровью ушная раковина окажется со временем моей собственной.

– …Мы остановились на кошках, попавших под асфальтоукладчик, – говорит Тинатин.

Мы остановились на поцелуе, и я предпочел бы развить именно эту тему – желательно в другой обстановке, зачем-то же она поцеловала меня?

– Мы остановились на Дне святого Валентина, если уж быть совсем точным.

– Хотите прислать мне открытку?

– Не с кошкой, но…

Таким беспомощным я не был никогда, детство под сенью папашиных девок не считается, кто будет помнить о детстве за шкафом в промозглой квартире, с куском мела под подушкой, – кто согласится помнить?..

– Не с кошкой, Тинатин, – я произношу ее имя вслух, кажется – впервые. – Что-нибудь более оптимистическое.

– Что-нибудь вроде кретинского сердечка, – высказывает предположение Тинатин. – Обычно его пристраивают к воздушному шару. Мерзость.

– Не обязательно к воздушному…

– Я не хочу быть исключением из правил. Пришлите мне кошку.

«Пришлите мне кошку», – говорит она, хотя совершенно ясно, что адреса я не дождусь, вот если бы Валентинов день случился завтра, а еще лучше – вчера… Если бы – тогда бы у меня еще был призрачный шанс, но Тинатин не из тех, кто способен зафиксироваться на одном человеке дольше пары часов – или пары дней, если повезет.