Линда Фэйрстайн - Ничего хорошего

— А что привело вас в Нью-Йорк? Почему вы стали практиковать именно здесь? — поинтересовался Майк, видимо, решив разузнать кое-что о прошлом Дюпре.

— Для этого был ряд причин, мистер Чэпмен. Моя вторая жена выросла здесь, и здесь живет вся ее семья. Кроме того, с профессиональной точки зрения... В родном городе мне вроде как стало неинтересно. Я выступал с докладами на конференциях, консультировал некоторых терапевтов в нашем городе, из тех, что слышали мои выступления, а потом решил, что настало время для большего.

— Вы преподаете в медицинском колледже?

— Нет, что вы. Для меня большая честь работать в Медицинском центре. Я же здесь новенький, в городе меня мало знают, и все такое. Так что я немногое могу вам рассказать об интригах в администрации.

Больше ничего интересного Дюпре нам не сказал, как ни старались Майк с Мерсером вытянуть из него подробности о Медицинском центре и неврологическом отделении. Они закончили допрос и были немного удивлены, когда невозмутимый доктор спросил, не возражают ли детективы, если он поговорит со мной наедине.

— Мне надо позвонить лейтенанту, — сказал Майк. — Минут через десять мы вернемся с новым свидетелем.

Джон Дюпре подождал, пока за ними закроется дверь, и только потом произнес:

— Я хотел обсудить с вами две вещи, мисс Купер. Первое — мои личные данные. Вы увидите, что как раз сейчас идет разбирательство о моей врачебной ошибке. Маленькой и незначительной. Вы, конечно, можете узнать об этом побольше от моих адвокатов, но мне очень не хочется, чтобы эта история попала в газеты.

Я не стала его перебивать.

— Умер мой пациент. Еще там, в Атланте, до того, как я перебрался в Нью-Йорк. Это не имеет отношения ни к Медицинскому центру, ни к последним событиям. Ко мне обратился юноша, жаловался на головокружение, потерю веса и так далее. Я осмотрел его, протестировал, выписал рецепт и назначил дополнительные анализы. А через два дня он умер. Уверяю вас, я не стану ничего скрывать от полиции. Я просто не хочу, чтобы вы рассматривали тот случай как убийство. Вы адвокат, и уверен, что вы более подкованы в юридической классификации того случая, чем детективы.

— Джемма Доген знала о разбирательстве?

— Уверен, что да. Не могу сказать наверняка, она ни разу не говорила со мной об этом. Возможно, именно поэтому она держалась со мной отстраненно, но теперь-то уже не узнаешь, верно?

— А о чем еще вы хотели мне сказать?

Дюпре вновь улыбнулся — судя по всему, самый неприятный для него момент мы уже обсудили.

— Если в моем досье чего-то не будет хватать, позвоните мне в офис. Несколько лет назад я пережил очень трудный бракоразводный процесс. Ушел от первой жены ко второй. Джулия была вне себя и подожгла мой офис в Атланте. Мне пришлось получать копии дипломов и сертификатов от университетов. И я не уверен, что эти документы есть в здешних архивах, но они хранятся у моей секретарши, так что если вы чего-то не найдете здесь, то свяжитесь со мной.

— Благодарю вас, доктор. Но вы вполне могли рассказать это в присутствии детективов. Все полученные сведения будут использованы только для расследования, и мы не собираемся предавать их огласке.

— Что ж, мисс Купер. Возможно, детский опыт заставляет меня относится к полиции немного скептически. Так что я лучше поделюсь личными делами с вами, чем с ними, — доктор Дюпре протянул руку и дотронулся до моих пальцев. — Уверен, это не последний наш разговор.

Мерсер ждал у конференц-зала вместе с Бансваром Десаем, одним из двух врачей, которых Спектор позвал вместо Джеммы Доген, когда утром она не появилась в операционной.

Десай был невысок и коренаст, его кожа была темнее, чем у Дюпре, а пакистанский акцент казался странным на фоне лощеной вежливости, приобретенной в английском пансионе. Я пригласила его в зал, шепотом велела Мерсеру позвонить Саре и попросить ее тщательно проверить Дюпре, покопаться в его прошлом, разузнать побольше о южных историях и деталях разбирательства по врачебной ошибке.

Я представилась доктору Десаю и указала ему стул напротив. Чэпмен вернулся в зал до того, как доктор сообщил мне общую информацию о себе.

Десай был одним из новых нейрохирургов, Джемма Доген наняла его всего год назад. Тогда его и приняли стажером в медицинский колледж «Минуита». На мои вопросы он отвечал кратко, а когда дело касалось его отношений с Доген, занимал глухую оборону.

Она была его наставником и спонсором, и мне было абсолютно ясно, что Десай до глубины души потрясен ее смертью.

Майк начал расспрашивать его об операции доктора Спектора, на которую он вызвал Десая и Харпера из толпы наблюдателей, чтобы они заменили Доген.

— Что вы подумали, когда она не пришла? Вы забеспокоились?

— Это, естественно, было очень на нее не похоже, — ответил Десай. — Джемма была профессионалом, мистер Чэпмен. Подумал ли я, что она пропала? Нет, совсем нет. Я подумал, что у нее появилось более важное дело. Или что они со Спектором снова поспорили по какому-либо поводу и...

— А о чем они могли поспорить, доктор Десай?

— Меня не посвящали в эту информацию, детектив. Я знал, что у них есть разногласия по поводу программы в колледже и что на этой почве они поругались, но я еще слишком младший сотрудник, чтобы меня допускали до таких материй.

— Но вы ведь были другом Джеммы, не так ли?

— Да, ее другом, мистер Чэпмен, несомненно. Но не доверенным лицом. Наши отношения касались только больницы и медицинского колледжа. Джемма проводила четкую черту между студентами и своей личной жизнью, и я не знаю ни одного, кто решился бы эту черту пересечь.

— А доктор Спектор? Он доверял вам достаточно, чтобы позвать ассистировать на операции, хотя знал, что вы — протеже доктора Доген? — спросила я.

— Первый интерес Спектора, мисс Купер, — не важно, нравятся вам его манеры или нет, — это благо его пациентов. Я никогда не влезал в больничные дрязги, но ни Спектор, ни Доген не могли упрекнуть меня в том, что я поддерживаю другую сторону. Кроме того, среди зрителей было не так много специалистов такого уровня, чтобы ассистировать на операции, когда выпала возможность. Это было, с позволения сказать, больше почетное присутствие, чем суровая необходимость. Я, конечно, подавал ему инструменты и кивал, соглашаясь с его решениями, но Спектор позвал нас с Харпером, чтобы мы могли вблизи повосхищаться его работой, так мне кажется. Ни я, ни Колман не влияли на операцию.

Что-то старомодное в манерах и речи Бансвара Десая делало общение с ним приятным, и я немного расслабилась. Я выросла в доме, где профессию врача боготворили и почитали. Перед достижениями моего отца преклонялся весь мир. Мы с братьями с детства вращались в тесном мирке выдающихся и заботливых медиков и медсестер, которые посвятили себя лучшим традициям и высокому искусству целительства. Беседы за ужином, к которым с удовольствием присоединялась мать — как медсестра, она обладала достаточными познаниями, чтобы поддержать разговор с врачами, — всегда вращались вокруг интересных медицинских казусов, попадавшихся в практике.