Андрей Константинов - Разработка

Александру Сергеевичу в лицо бросилась кровь, и он от души жахнул кулаком по дубовому столу:

– А вот ни хрена не «вот так»! Отсосут они, помазки твои! Отсосут, утрутся, а потом еще и жопы растопырят! Хера я им на колени встану! Лучшая оборона – это атака! Монгольская конница не знала поражений, потому что умела идти только вперед!

– В каком смысле? – заломил бровь Юрий Петрович.

– В прямом!! «Чужого» у нас организовали?! Ну, суки-пидоры! А мы им своего «чужого» засунем! Хотя их вонючие секреты и даром мне не нужны!

– Какого такого «своего чужого»? – откровенно напрягся Ермилов, не понимая, о чем идет речь, а точнее – пугаясь понять.

– Такого! – Юнкерс, которого изрядно «зацепило», сел на эмоцию, как черт на кочергу, и теперь уже лихорадочно импровизировал в «полете». – Засунем к ним в мусарню нашего парня, такого, чтоб лучшим там стал и…

– Это кого же, стесняюсь спросить?! – у «старпома» дрогнули крылья носа, он и сам не заметил в интересном повороте разговора, как чуть повысил интонацию, следуя за уже откровенно орущим в бешенстве Юнкерсом:

– Кого?! Да что у нас, своих надежных пацанов мало?! Да хотя бы… хотя бы…

И выплыло в этот момент перед глазами Александра Сергеевича лицо Егора – прямо, как в том пьяном сне под утро. Его фамилию Юнкерс и выкрикнул – по своему любимому принципу, что первое решение – оно самое верное:

– Якушев! Чем тебе не кандидат?! Что, не сможет?! Да еще как сможет!

Юрию Петровичу вдруг показалось, что «император» просто бредит с перепоя, и он снова попытался сбить эмоции логикой.

– Сможет-то он, может, и сможет, но… Зачем?

– А затем! Чтоб знали, суки!…

– Нет, если, чтобы знали – тогда точно не надо…

– Ну оговорился я! Не чтобы они знали, а чтоб я сам знал… И вообще…

Юнгеров схватил сигарету со стола, закурил и смолк, зло сопя. Ермилов также молчал, не желая спровоцировать еще одну вспышку. Он надеялся, что дурацкая идея относительно Егора сама собой рассосется, когда Юнкерс успокоится. К сожалению, Юрий Петрович при этом очень хорошо знал характер своего шефа, бычье упрямство которого редко позволяло отказываться от спонтанно родившихся идей, и особенно родившихся от того, что за живое зацепили. Вот и сейчас Ермилов видел, что Александр Сергеевич не столько успокаивается, сколько уже обдумывает идею внедрения Егора. Когда молчание стало казаться тягостным, Юнгеров почти весело прищурил левый глаз и спросил:

– Значит, ты полагаешь, что эта моя идея с Якушевым-младшим – пустые хлопоты?

«Старпом», видя, что сбываются его худшие предположения, даже встал и прошелся по кухне перед тем, как ответить:

– Не хлопоты, а… а опасная химера! И дело даже не в том, что с государством нельзя в такие игры играть…

– А в чем?

– А в том, что ты на кураже не можешь просчитать всего… в том числе все возможные последствия… А еще – ты убежден, что все, кто рядом – являются твоим зеркальным отображением. А это – спорно.

Юнгеров несогласно помотал головой:

– Егор, конечно, сын Валеры. Но отец – это не только тот, кто родил, но и тот, кто дал шанс и направление в жизни.

Ермилов остановился, упер кулаки в стол и навис над Юнкерсом:

– Ты Волгу на кладбище давно навещал? Ты видел, как старший Якушев глядит с могильного гранита на Южном? Он и с того света смотрит нагловато и себе на уме. И стоит этак игриво – одна нога вперед, мол, как оно, пацаны?

– Это ты к чему? – привстал по-медвежьи и Александр Сергеевич. – К тому, что яблоко от яблоньки недалеко укатывается?

Юрий Петрович вздохнул и сел:

– Егор – славный мальчик. Но он – романтик. Тот романтик, который искренне верит, что умрет за царя и отечество. Но он еще ни разу не воевал за «царя», поэтому – большой вопрос, станет ли он «Сусаниным».

В глазах Юнгерова вспыхнули огоньки:

– А мы его что, в тыл к полякам засылаем, что ли?

– Так точно, ваше сиятельство, – кивнул Юрий Петрович, начавший уже уставать от этого дикого разговора.

От недопонимания сути своей идеи Юнкерс аж плюхнулся обессиленно обратно на стул:

– «Ну вы, блин, даете!» [18] Культовая фраза из кинофильма «Особенности национальной охоты» Ты искренне считаешь, что я собрался засылать его куда-то с секретным шпионским заданием? Мне что, нужен несмышленый опер? Я что, – шмаль [19] Шмаль – наркотики. у метро надумал продавать?! Опомнись! Юра, что происходит? Ты меня понимать разучился? Хорошо, из уважения к тебе – разжую. Да, мне приятно будет вставить твоим «помазкам» пистончик. Но только ради этого… Ну не настолько же я самодур. Я и так о судьбе Егора думал, прикидывал. Он юрфак закончит, ему что – в нотариусы идти? А уголовный розыск – это школа. Это – интересная жизнь. Это – уважение к своим силам. А он сможет, я вижу! А мы… мы подсобим. Я, я, как дед мой – хочу видеть его «офицером в форме». Ну, а если спустя много-много лет он сможет и нам какую-нибудь пользу принести… Так до тех времен еще дожить надо. Мысль понятна?

– Понятна, – кивнул Ермилов, в очередной раз поражаясь природной способности Юнгерова по-налимьи изворачиваться, маскируя даже для самого себя подлинные побудительные мотивы своих «идей» путем их трансформации по ходу пьесы: – Понятно-то оно понятно, но… Попав в иную систему, Егор начнет меняться. И интересы иного стереотипа поведения могут перевесить.

Александр Сергеевич взялся за сердце:

– Мне плохо. Если вокруг – все сумасшедшие, значит, это мне пора на уколы. Какие интересы?! Мы давно занимаемся бизнесом и уже много лет – не звериным! Я дошел уже до того, что искусственные кредиты беру в банке, чтобы все считали, что мне денег не хватает! Если нам куда-то штирлицев засылать, так это в налоговую, в арбитражи и… к ебени матери!…

Юрий Петрович успокаивающе положил руку на плечо шефа:

– Ну не расходись ты так! Мне ведь Егор тоже симпатичен, а мы сейчас не новогодний розыгрыш обсуждаем, о судьбе парня толкуем…

– Ты что, думаешь, я без его согласия… – возмутился было Юнгеров, но Ермилов не дал ему договорить:

– Разумеется, я так не думаю! И разумеется, он согласится! Он для тебя на что хочешь согласится. Тем более ты ему не детей насиловать предложишь. И дело не в том, что я опасаюсь его предательства. Не к немцам в тыл идет. Но – по нашей системе координат, все равно к НИМ. От НАС. А на той стороне – тоже могут найтись красивые душой люди. Егор еще совсем пацан. В нем стержня нет, мнения своего. А потому он и может искренне поменяться. Сам не заметит. А потом – случись какая карательная экспедиция до нас – он помучается-помучается, и нашу-то гимнастерочку на их бушлатик и поменяет! Егор воспитывался, как крепкий и порядочный парень. Он не воровал и не выживал на улицах. У него нет того здорового цинизма, который сквозит в нашем хохоте над пошлыми анекдотами. Он правильный парень, но… В этом и слабость его – пока эта правильность еще угловатая, жизнью не обтесанная. Он пока еще не понимает, что Семья – первична, что бы в ней ни происходило. Он еще тянется пока к справедливости в общечеловеческом плане. Вот некорректный виртуальный пример: ты случайно на машине сбил беременную, и она умерла. Для Дениса – это ничего не изменит. А для Егора?