Бернар Миньер - Долина [litres]

– Жильдас, что с вами? – спросила она, тоже наклоняясь вперед.

Он нервничал все больше и больше.

– Вы знаете… или думаете, что знаете… кто это сделал?

Вопрос заставил его отреагировать. Он поднял глаза.

– Нет! Зачем вы так говорите? Это абсурд!

Он быстро заморгал, и вид у него сделался совершенно перепуганный.

– Но тогда чего вы так испугались?

Учитель сглотнул.

– Ничего! Я вовсе не испугался.

– Неправда.

Жильдас Делайе сморщился.

– Оставьте меня в покое! Я не желаю быть в этом замешан!

– Замешан в чем?

– Да во всем этом… В убийстве, в горном взрыве…

Ирен пристально на него посмотрела.

– А почему вы решили, что эти два события связаны друг с другом?

Он яростно замахал руками, словно отбиваясь от невидимых врагов, и сильно побледнел.

– Я ничего не знаю. Я сказал то, что сказал… Оставьте меня в покое… пожалуйста!

– Вы что-то скрываете от нас?

– Ничего!

Крикнул он громко, с какой-то лихорадочной горячностью.

– Значит так, Жильдас Делайе, с сегодняшнего дня, то есть с двадцатого июня, с семнадцати тридцати трех, вы…

– Телефонные звонки, – выпалил он вдруг, не дав Ирен произнести слово «задержаны». – Мне все время кто-то звонил…

По нервам Ирен словно побежал электрический ток. Она нахмурилась и снова нагнулась вперед, за ней нагнулся Ангард.

– Кто-то звонил?

– Ночью… он не назывался… И молчал, на том конце не было ни звука…

Он провел рукой по посеревшему лицу.

– И еще было вот что…

Он встал, подошел к книжному шкафу, выдвинул нижний ящик и достал оттуда листок А4, сложенный пополам. Потом вернулся на место и протянул листок Циглер.

– Я нашел это в почтовом ящике утром, перед взрывом, – уточнил он.

Ирен развернула листок. Напечатано на машинке. Что-то вроде… стихотворения … Это еще что такое? Она прочла:

Она в изумлении передала листок Ангарду. Делайе взглянул на них:

– Мне не понадобилось много времени, чтобы найти оригинал. Это выдержки из Двенадцатой песни «Ада» Данте, круг седьмой, пояс первый. Здесь говорится о наказанных за «насилия против ближних», которые плавают в раскаленном «кровавом потоке»… Тот, кто это написал, выдернул из текста Данте разные строки и соединил их вместе…

– У вас есть предположения, кто мог состряпать такой текст?

Он отрицательно покачал головой.

– Однако, услышав только что мотор скутера, вы отреагировали очень остро.

– Это был кто-нибудь из парней Эгвива, и ничего больше, это не имеет никакого отношения к недавним событиям. Кто-то из бывших учеников, лодырь, которого я выругал или еще как-нибудь ему насолил. Они так мне мстят, просто покоя не дают. Они меня достают и днем, и ночью и кладут всякую гадость мне в почтовый ящик… «Простите им, ибо не ведают, что творят». Вы сами понимаете, у меня нервы сейчас оголены…

Он указал на листок бумаги в руке Ангарда.

– Но вот это… это – другое дело . Это писал человек больной, с расстроенной психикой.

– Можно мы это заберем? – спросила Ирен.

Учитель кивнул. Он весь дрожал, как лист на ветру.

Солнце клонилось к западу, когда Сервас решил вернуться в жандармерию. У него создалось впечатление, что лес по-прежнему его презирает и отторгает, дразня птичьим пением и какой-то гробовой неподвижностью. Марианна, где ты? Внутри у него все сжималось от тревоги. Снова он обшаривал лес абсолютно напрасно. Он очень быстро проехал весь обратный путь до Эгвива и притормозил возле шале жандармерии. На большой поляне рядом с жандармерией дожидался очередного рейса вертолет. Оба винта застыли, как чучела птиц. Пилот сидел в кабине, склонившись над экраном мобильника. Сервас поискал глазами «Форд Рейнджер» Циглер, но не увидел его. Он помедлил и направился через поляну к вертолету.

– Вы знаете, кто я? – спросил он пилота.

Тот кивнул.

– Да, вы вместе с капитаном Циглер и Элюа расследуете это дело, я вас здесь уже видел.

– Вы кого-нибудь ждете?

– Нет, я жду приказа. А пока могу перекурить.

При этом слове у Серваса напряглись все нервы, но он не ослушался командира.

– Покурите, если хотите. А потом надо сделать облет леса и горной гряды у аббатства.

Густые леса заливал золотой закатный свет. Огромные пихты уже погружались в сумрак, и их головокружительные макушки задевали фюзеляж, когда вертолет летел над этим зеленым морем, по которому прокатывались волны. Сквозь сумрак вспыхивало небо. Буйство теплых красок и солнца на фоне горных вершин…

Сквозь игольчатые кроны огромных пихт, как среди колонн кафедрального собора, Сервас еле различал тропинки, уже тонущие в полумраке. Аббатство осталось позади, чуть правее, и теперь они летели почти вровень с деревьями. Но ничего интересного видно не было.

Чтобы нагнуться и вглядеться в проплывающий внизу пейзаж, ему пришлось преодолеть головокружение.

– Вон, там, – сказал он вдруг. – Что там такое?

– Понятия не имею.

Они летели уже над краем другой долины, и перед ними среди деревьев появилось какое-то здание, стоящее на отшибе, на склоне горы. Длинное, серое бетонное здание с плоской крышей. Они быстро к нему приближались. Строение индустриального типа, стоявшее на прогалине, выглядело заброшенным: стекла были выбиты, стены разрисованы граффити.

– Мы сможем здесь сесть?

Пилот притормозил и сделал круг, чтобы осмотреть прогалину. Высокая ее часть располагалась на склоне, а низкая выглядела более плоской и в длину имела несколько сот метров.

– Думаю, сможем.

Он медленно стал снижаться, на этот раз с помощью рычага, похожего на рычаг автомобильного ручника, и вертолет завис в пяти метрах от земли. Тогда пилот начал вращать машину, работая то левой, то правой педалью. Сервас приподнялся, чтобы увидеть, как все это работает, хотя его ненависти к вертолету это не убавило. Наконец, последнее движение – и полозья коснулись земли.

Шум двигателя затих, Мартен открыл дверцу, спрыгнул в траву, полегшую от ветра, поднятого винтом, и стал карабкаться вверх по склону к зданию.

Кто построил это странное сооружение в таком Богом забытом месте? И зачем? Трава доходила ему до колен. И чем ближе он подходил, тем больше сооружение казалось ему полной развалиной. Солнце спряталось за гору, и прогалину накрыла тень, а в воздухе над верхушками деревьев все еще висел светящийся туман. Из ближнего подлеска поднимался густой, как патока, запах хвои и смолы.