Александр Архипов - Нескучная жизнь майора Чапаева

— Понятно. Руфатыч, а личность установили? — начинаю забрасывать следака типовыми вопросами.

— Пока нет, пробиваем по нашей базе, — сонно ответил Корнев.

— Свидетели? Кто нашёл человека? — подключился Дроздов.

— Вот адреса, телефоны и исходные данные, — протянул мне листок с записями следователь, кутаясь в халат. — Если бы собачники пошли другим маршрутом, через час мужика бы уже не спасли.

Из реанимационного бокса вышел толстый небритый мужик в синей хирургической униформе и в камуфляжной косынке на голове. Снял маску, посмотрел на нас, достал из-за уха сигарету и, понюхав её, пробасил в сторону дежурной медсестры, хлопая себя по карманам:

— Машка, а что это за куча народу?

— Это не куча, Михал Иваныч. Это полиция, — хихикнув, ответила Машка, не отрываясь от телефона.

— А, центурионы! — ухмыльнулся эскулап и, одобряюще посмотрев на Машкину попу, подошёл к нам. — Мужики, если вы по поводу Сажина, то можете не ждать.

— Как не ждать? — сонно зевнул следователь Корнев.

— Помер, что ли? — встрепенулся Дроздов.

— Это какой такой Сажин? — решил всё же уточнить я.

— А тот, который сейчас в реанимации хрючит. Мужику нужно оклематься, как следует. Часов через пять-шесть приходите. А Сажин потому, что Сажин. Его наша операционная сестра опознала прямо на столе. Оказывается, этому мужчине полгода назад здесь же, у нас, аппендикс удаляли. Не моя смена была, а Наталья подменилась тогда и работала. Вот и узнала. Сначала по шву, а потом по физиономии. Память у неё зрительная хорошая.

— Так, а где… — попытался поинтересоваться Алик.

— В регистратуре. Там все данные, включая адрес. Ко мне ещё вопросы будут? А то мне мыться нужно, плановая операция через двадцать минут, — посмотрев на часы, объяснил доктор.

— Док, а по вашему мнению, удар по голове… — начал было я.

— Правый боковой, если вы в боксе разбираетесь, — не дождавшись вопроса, ответил эрудированный хирург. — Но, видно, роста супостату не хватило. Потерпевший мужик высокий, вот кастет вскользь и прошёл. Кусок скальпа снял, шкуру попортил, гематомка обширная, но подкожная… короче, ничего страшного, — опять закладывая сигарету за ухо, ответил эскулап.

— Спасибо, док, — кивнул я, дав понять, что пока вопросов больше нет.

— Да, а что же вы о ноже не спрашиваете? — спросил Михаил Иванович, остановившись на полдороги от операционной и вынимая из кармана предмет, перемотанный марлей, с пятнами крови.

И вот тут все посмотрели не на Михал Иваныча, не на нож в окровавленной марле и даже не на попу продолжающей болтать по телефону медсестры Маши. Опера смотрели на следователя Корнева Владимира Руфатовича, в обязанности которого входил сбор вещественных доказательств, орудий преступления и прочих обязательных процедур, связанных со следствием. Нет… ну мы-то думали… а он! Пока Руфатыч молча открывал рот, багровел лицом и шмыгал носом, доктор подошёл ко мне и сунул в руку марлю с пятнами, похожими на кровь, и предметом, на ощупь похожим на нож.

— Так, на всякий случай. Ножик обычный. Кухонный. Из набора, я думаю. Такие наборы в любом хозяйственном продают. Пока новый, острый, как собака. — на всякий случай пояснил Михал Иваныч и, кивнув всем, мурлыкая что-то себе под нос, скрылся за непрозрачной стеклянной дверью со строгой надписью: «Операционный бокс. Посторонним вход строго запрещён».

— А когда бы я… мы? Наш медэксперт приехал, когда этого подрезанного уже в больницу увезли. Так что его, а тем более нож у него в бочине, никто в глаза ещё из следственной группы не видел. Спасали ж человека! Понимать надо! И там темно ещё было. — начал было оправдываться Руфатыч.

— Значит, так. Алик, в регистратуру. Изымаешь все документы пострадавшего. Дрозд, звонишь Чегеваре, пусть пробьёт по нашей базе господина Сажина. Потом вместе с Аликом в адрес. Мамы, папы, жёны, дети, любовницы, соседи… по полной программе. А мы с Владимиром Руфатовичем на место преступления и туда же собираем свидетелей. Потом Руфатыч возвращается в больничку и проводит первый допрос потерпевшего, а я на базу. Сбор в семнадцать часов. Вопросы? — почти скороговоркой выпаливаю я.

— Так, может. — в чём-то засомневался Владимир Руфатович, вспомнив, что следствие, собственно, ведёт он.

— Все вопросы в семнадцать ноль-ноль, — чуть повысил голос я, давая понять, что никто его за халатное отношение к орудиям преступления ещё не прощал.

Спускаясь к машине, звоню своему заму:

— Спите, товарищ Эрнесто? — спрашиваю строго.

— Ну, во-первых, не Эрнесто, а Эрнест, учи вас. А во-вторых, поспишь тут. Такое впечатление, что воспитателем в детский сад устроился, честное слово. Где ты её взял? Башку от её вопросов рвёт! — шёпотом ответил Чегевара, сидя в своём кабинете на своём рабочем месте.

— Потом расскажу. Сейчас тебе Дрозд звонить будет. Отработаешь вопросы, сразу инфу мне сбросишь. Чем Лядова занимается? — почему-то тоже шёпотом задаю вопрос.

— Полы моет и вопросы задаёт. Попросила, чтобы в её сторону не смотрел из-за короткой юбки, и моет. Сказала, что завтра в джинсах придёт и окна вымоет, а то, типа, во тьме пребываем. Ничё так девка, не кобенится. Давай, Андрюх, а то мне пора воду в ведре менять. Пойду, а то злится, — как-то по-домашнему ответил Чегевара и отключился.

«Может, она и борщ умеет варить?» — как-то стремительно пронеслась мысль, опережая другую мысль: «На хрена я согласился?»

В «родное гнездо» я вернулся первым. Собственно, кабинет нашего отделения планировки был странной. Случайный или вызванный посетитель попадал в достаточно большое помещение площадью метров сорок. В этом пространстве в хаотичном порядке были разбросаны: четыре письменных стола с компьютерами, один шкаф с чёрт-те чем, три стеллажа с папками и журналами, две навесные полки (опять же с чёрт-те чем), четыре металлических сейфа, крашенных зелёной масляной краской, с залапанными дверками, и вечно падающая вешалка на трёх ножках. В углу стоял хронически виноватый перед всеми за пустоту своих полок холодильник, купленный в складчину года два тому назад. На стенах висели два портрета. Любимого президента и обожаемого министра внутренних дел. Прикол был в том, что президент с министром старели с каждым годом, а их портреты нет! В дальней стене общего кабинета существовал проход в другой кабинет, поменьше. Это был мой личный кабинет. То есть проход в кабинет был, а вот двери в него не было. Фамилия придумавшего такую планировку архитектора была строго засекречена. И вызванный или добровольно рвущийся со мной пообщаться был вынужден сначала постучать в висевший на стене фанерный плакат и громко спросить: «Можно?» или «Разрешите?». В зависимости от вопроса звучали одни и те же ответы: «Можно козу на возу…» или «Давай, только быстро!» На плакате была изображена баба со злющим лицом и толстым пальцем у нижней губы. А внизу было написано: «НЕ БОЛТАЙ». Стучали обычно ей в голову. Оттого с каждым годом «наша баба» становилась всё страшней и страшней.