Георгий Степанидин - Антология советского детектива-9. Компиляция. Книги 1-11

Петр Михайлович аж побелел: «Дорасследовались, говорит, Пинкертоны. Санкцию на него дал сам господь бог…»

Макеев умолк, переживая тот горький момент, сказал с мрачной усмешкой:

— Как сказали бы верующие, предстал перед судом всевышнего… А проще говоря, покуда мы обговаривали да согласовывали водворение его высокой особы в следственный изолятор, ускользнул от народного суда…

Денису показалось: яркий мартовский день за окном погас, как при полном солнечном затмении. Уняв рухнувшее куда-то вниз сердце, Денис невольно оглянулся на выключатель. Так хотелось зажечь электрическую лампочку. Макеев по-своему истолковал его движение и сказал:

— Не озирайся. Призраки не являются днем. — Вздохнул и продолжал печально: — Но это не весь сказ. Вот сейчас тебе действительно придется повертеться. Дежурный прокурор привез с места происшествия предсмертное письмо Чумакова, а сегодня утром легло мне на стол заявление сына Чумакова, Егора Чумакова-младшего, требование продолжать расследование в отношении Чумакова Федора Иннокентьевича с целью полной его реабилитации.

— То есть как реабилитации?! — воскликнул Денис и услыхал свой голос, будто из соседней комнаты.

— То, что слышишь. Такое ведь возможно по закону, — грустно сказал Макеев, потом протянул Денису распечатанный конверт и сказал: — Вот, почитай. Поймешь все сам. По-моему, как раз тот случай, когда мертвый хватает живого…

«Прокурору области, государственному советнику юстиции третьего класса… — пробегал Денис глазами строчки, исписанные размашистым, угловатым, трудно воспринимаемым почерком. -

Глубокоуважаемый Петр Михайлович!

Надеюсь, не позабыли меня и тех добрых слов, которые не раз звучали в мой адрес в вашем присутствии на различных совещаниях.

И вот, Петр Михайлович, конец всему — любимому делу, любимой семье, уважению людей, не побоюсь этих слов — известной славе. Следователь местного УВД, капитан Щербаков, по совершенно непостижимым причинам избрал меня жертвой своих карьеристских устремлений. О существе дела писать нет ни времени, ни желания, ни сил. Полагаю, что теперь вы будете вынуждены познакомиться с делом и убедитесь, сколь чудовищны и нелепы обвинения, возведенные на меня. Убедитесь, что у Щербакова нет доводов и доказательств, чтобы обвинить меня. Но самое страшное в том, что у меня нет сил и аргументов, чтобы опровергнуть напраслину.

Я прекрасно отдаю себе отчет, чем может обернуться это ловко сфабрикованное Щербаковым дело.

«Клевета как уголь, не обожжет, так замарает». Невыносимо, что Щербаков обрекает меня на постыдную и унизительную процедуру следствия, допросов, обвинений, очных ставок, а может быть, и суда. Разве можно после этого жить, смотреть в глаза людям, семье, товарищам?

Не скрою, я привык к почету, известному комфорту, масштабному и громкому делу. И вот из-за произвола Щербакова — всему конец.

Уношу с собою в могилу свое честное и доброе, как мне верится, имя. Ухожу из жизни человеком и гражданином.

Федор Чумаков».

Денис медленно, бережно — пальцы невольно вздрагивали, и он боялся выронить листок на пол — положил его на стол и вопреки всему, что он знал, передумал, перечувствовал за время общения с Чумаковым, у него словно бы вспыхнул вопрос: неужели я стал жертвой пресловутой очевидности, не вдумался, не постиг рокового стечения обстоятельств и своими оскорбительными вопросами, нотациями и подозрением убил достойного человека?!

Но в ответ на этот мучительный вопрос, заглушая, осуждая его, зазвучали голоса. Недоумевающий, почти оскорбленный — начальника ПМК Афонина:

«Можно и строевой лес продавать, только ведь это сильно против закона и совести коммуниста».

Потрясенный — Постникова, который сознался, что лгать следствию его учил Чумаков, и Постников верил, что делал это Чумаков из лучших побуждений.

Перехваченный гневом и слезами — Кругловой:

«Не могу, чтобы Чумаков процветал на чужих костях, что будет он в больших чинах и при больших деньгах и не захлебнется Юркиной кровью…»

Суровый, сдержанный, будто в присяге — голос капитана Стукова:

«Если это правда, костьми лягу, чтобы снять с этого статского генерала его погоны».

Размытый горем — голос Павла Антоновича Селянина:

«Неужто не найдете убийцу моего Юрки?»

Неужели удачливый во всем Чумаков перехитрил, обошел этих людей? Сделал самый страшный, но и самый ловкий ход в своей жизни? И выстрел в служебном кабинете навсегда останется тайной следствия. А в газете появится проникновенный некролог с выразительной фотографией Федора Иннокентьевича Чумакова, в котором с глубоким прискорбием будет извещено о его безвременной кончине.

И тысячи высоковольтников, искренне влюбленных в своего обаятельного начальника, поверят, что от переутомления и забот его внезапно настиг столь распространенный в наши дни инфаркт миокарда…

Денис брезгливо поморщился и с какой-то особой ясностью постиг, что Чумаков перехитрил и обошел прежде всего его, капитана милиции Дениса Щербакова, на какое-то время перечеркнул его репутацию, жизненные планы. Генерал, конечно, отстранит его от ведения дела. И ему много раз придется отвечать на вопросы разных официальных лиц, ловить на себе косые, осуждающие взгляды товарищей, тягостное сочувствие отца и Елены.

— Ну как, прочувствовал? — с натянутой усмешкой спросил Макеев. Уловив утвердительный кивок Дениса, продолжил: — А вот неопровержимые, с точки зрения Егора Чумакова, доводы в пользу посмертной реабилитации его отца. Аж школьное сочинение принес парень. Написано пять лет назад, то есть в самый разгар интересующих нас событий. — Макеев бегло перелистал ученическую тетрадь и признался с искренним недоумением: — Не могу, понимаешь, Щербаков, взять в толк: сыновняя ослепленность тут или сверхмаскировка отца. Ты, естественно, не раз займешься этим сочинением. Но я хочу привлечь твое внимание к некоторым деталям. — Макеев прокашлялся: — Тема: «Каков он, наш современник». Или по Маяковскому: «Делать жизнь с кого?» Так вот Егор Чумаков, как пишет он, в отличие своих однокашников, не мечтает быть похожим ни на космонавтов, ни даже на Сергея Павловича Королева, ни на покорителей Антарктиды. Не завидует ни их славе, ни их наградам. Он хочет быть похожим только на своего отца. Чумаков был счастливым отцом. Он привил подлинное поклонение к себе сына. Сын знает весь его жизненный путь, присутствовал при вручении ему всех наград. Верит в его непогрешимость, гордится его инженерным талантом, его трудолюбием, его честностью. У меня сложилось впечатление, что Егор Чумаков, кстати, сейчас он учится на факультете журналистики, плечом к плечу прошел с отцом все километры его линий электропередач. Парня, естественно, восхищает героизм отца. Но в его сочинении есть немало бытовых и психологических подробностей. Вот тебе информация к размышлению. Когда юный Егор Чумаков решил «потерять» библиотечный томик братьев Стругацких, Чумаков-отец подверг малолетнего сына подлинному бойкоту, полмесяца не общался с ним. А потом раз и навсегда объяснил, что главное душевное качество советского человека — абсолютная честность во всем. А сколько раз Егор Чумаков был свидетелем горячих слов отца, обращенных к матери, о пользе скромности и даже аскетизма в жизни.