Ирина Лобусова - Игра в саботаж

— На самом деле слово одно. Молчание, — веско сказал кагэбист. — Тюрьма — это молчание. Запомните это, Анатолий Львович. Если хотите выжить.

На следующее утро, около 6 утра, еще даже не рассвело, в его камере появился конвойный.

— Нун, собирай манатки! — крикнул. — Да побыстрей. Тебя переводят.

У Анатолия почти не было вещей. Все они легко поместились в сетчатой авоське — то, что он успел собрать дома, во время ареста. Поэтому через десять минут он уже шагал по длинному коридору следом за конвойным, а сзади его сопровождал еще один, появившийся из ниоткуда, вооруженный конвоир, демонстративно держащий руку на кобуре и дышащий в затылок.

Нуна снова провели через двор, но в этот раз в сторону, противоположную от административного здания, к выходу. Он успел разглядеть кованые ворота и стоящий за ними микрофургон. Возле ворот ему сковали руки сзади наручниками.

— Такое правило, — даже как-то любезно сказал конвоир.

— Куда меня везут? — Анатолий не сильно рассчитывал на ответ, однако конвоир неожиданно ответил, возможно, потому что Нун вдруг пробудил в нем что-то человеческое:

— В тюрьму на Люстдорфскую дорогу.

Анатолий похолодел. Об этой тюрьме рассказывали настоящие ужасы — о невыносимых условиях содержания, о жестоких порядках… Да и близость кладбища играла на руку любителям распространять страшные слухи…

Пожалуй, это было самое мистическое место города — между кладбищем и тюрьмой, дорога ужасов… И вот теперь ему предстояло отправиться в этот ад, в самую страшную неизвестность, точно по этой дороге — между кладбищем и тюрьмой… Между смертью и жизнью…

Лестница была извилистой, стены — выщерблены, и пока Нуна вели наверх, он все время думал о тех, чьи ноги истерли эти шаткие ступеньки. Сколько уголовников ходило по этим узким проходам, сколько судеб навсегда оборвалось в этих ужасных стенах? И вот теперь он в самой страшной уголовной тюрьме — кошмар, который не мог привидеться и во сне, потому что не снились ему такие сны. Его сны всегда были счастливыми.

Наконец, где-то в районе третьего этажа, где совсем извилистый лестничный пролет оборвался, не сменяясь другим, его вывели в длинный коридор с рядами одинаковых металлических дверей. В каждой из них было окошечко, забранное густой железной решеткой. Остановились где-то посередине. Конвоир глухо скомандовал:

— Руки за спину, лицом к стене.

Про руки было излишне, так как едва заключенного привезли в тюрьму, руки ему опять сковали наручниками. Нун повернулся так, как ему приказали. Щелкнул замок двери. С него сняли наручники и втолкнули внутрь камеры.

Он остановился на пороге, не зная, как себя вести, присматриваясь к новой для него обстановке. Самым первым и самым ужасным, что поразило его здесь, был запах. На него мгновенно пахнýло каким-то смрадным гнильем, и эти гнилые миазмы моментально забили ему ноздри.

Анатолий был очень утонченным, чувствительным и брезгливым человеком. Сколько себя помнил, всегда остро реагировал на запах. Плохо пахнущую еду ни за что не стал бы есть. Но здесь казалось, что эта камера гниет изнутри. И он не знал, даже не мог определить, что смешалось в этом ужасающем запахе: вонючие носки, человеческие испражнения, пот, запах несвежей пищи, застоявшийся воздух никогда не проветриваемого помещения… Страшно было даже представить, что отныне вся его жизнь будет проходить в этом аду.

Потом в глаза бросились нары. Камера была достаточно узкой и тесной, поэтому нары были устроены в три этажа. И — люди. Со всех нар на него смотрели люди с внимательными волчьими глазами, как будто они ощетинились, словно им подали сигнал опасности… Эти глаза были здесь повсюду. На мгновение у него мелькнуло страшное видение — даже в стенах и потолке, везде — только глаза. Он не понимал, как себя вести. Поэтому молча застыл на пороге.

Только позже Анатолий узнал, почему в камере было так много глаз. Тюрьма была переполнена, и в камеру, рассчитанную на шесть человек, забивали человек тридцать. Страшная скученность, антисанитария — все это создавало чудовищные условия, выжить в которых было настоящим подвигом. И еще он узнал (потóм, потóм — все было потóм!), что в тот самый первый момент он повел себя исключительно правильно. В тюрьме не выносили паникеров и болтунов. Правильным поступком было молчать.

— Принимай новенького! — крикнул конвоир ему в спину, и дверь захлопнулась.

К Анатолию подошел какой-то невысокий лысый мужчина средних лет.

— Статья? — прищурившись, спросил он.

Анатолий ответил. Мужичок презрительно скривился. Ткнул рукой в левый угол камеры:

— Последние нары возле стены видишь? На третий этаж полезай, наверх.

Нун подошел к нарам. Третий этаж был очень высоко, почти под потолком. Он закинул наверх котомку с вещами. Сердце на мгновение кольнуло — как же он заберется туда? Он никогда не занимался спортом, да и по жизни был тучным. Как же теперь? Однако выхода не было. Он уже собирался карабкаться наверх, но какой-то парень вдруг схватил сверху его котомку, причем с самым нахальным видом. Не растерявшись, Анатолий вырвал свои вещи из его рук.

— Посмотреть дашь, что там у тебя? Вдруг мне чего надо? — нагло прищурился парень.

— Нет, — твердо сказал Нун, бросая вещи обратно наверх.

Он был уверен, что парень полезет в драку. Однако тот, к его огромному удивлению, отошел. Сзади он услышал:

— Подойти сюда.

Анатолий пошел на голос. По самому центру камеры, на первом этаже, скрестив ноги по-турецки, сидел мужчина явно восточной внешности. Было ему не меньше пятидесяти. Коротко стриженные волосы были совсем седыми. Глаза выделялись жесткостью. Одет он был в теплый, очень приличный спортивный костюм, да и сзади него виднелось довольно дорогое новое стеганое одеяло. Оно очень отличалось от тех ветхих тряпок, которые были наброшены на все остальные нары, в том числе и на место Анатолия.

— Садись, — мужчина небрежно хлопнул ладонью по койке. — Меня зовут Эльмир. Как тебя величать?

Нун назвался. Мужчина кивнул, затем спросил:

— Из-за чего в политику влез? Чем зарабатываешь на жизнь?

— Ничем, — Анатолий старался отвечать спокойно, не показывать дрожи в голосе. — Я писатель.

— Писатель, правда? — оживился Эльмир. — Что же ты написал?

— Роман, — Анатолий отвел глаза в сторону, — о Моисее.

— Значит, хорошо знаешь Библию?

— Нет. Меня интересовало другое.

— Писатель… Писателя у нас еще не было. А я вот стихи пишу. Плохие, конечно.

— Ну, это не вам судить. Тем, кто читать будет.

— Правильный ответ, — Эльмир кивнул. — Ты вот что, писатель. Слушай сюда внимательно. Я тут главный. Если вопросы какие — сразу ко мне. Сам держишься тише воды, ниже травы. На рожон не лезь, со своим уставом не пробуксовывай. Никого трогать не будешь — и тебя оставят в покое. Я сказал.