Фредерик Дар - Цикл Романов Сан-Антонио. Компиляция. Книги 1-30

Я галантно подставляю свою руку Жизель, и мы выходим под ошеломленным взглядом Вилана. Ставлю деревянную ногу против канатной дороги, он уверен, что у меня уехала крыша.

Большинство людей таковы: стоит вам над ними подшутить, как они считают, что у вас в котелке ослабли пружины.

— Я никогда не видела убитых, — говорит мне Жизель.

— Тебя это пугает?

— Немного…

— Если хочешь, я могу отвезти тебя домой.

Она подскакивает.

— Ну нет! Я впервые попала в такое приключение и хочу пройти его до конца.

Когда я слышу, как девчонки несут подобную чушь, у меня начинает болеть грудь. Женщины все таковы: у них особый взгляд на жизнь, заставляющий их думать, что все происходящее в ней делается ради их прекрасных глаз. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то взял бы девочку под мышку и отшлепал ее! Но она оказалась способной смягчить меня одним только покачиванием своей замечательной попки…

Я вздыхаю.

— Слушай, красавица, я очень хочу, чтобы ты пошла со мной, но при непременном условии, что ты закроешь свой хорошенький ротик на висячий замок. Сыщики не любят отвлекаться на женскую болтовню.

Она останавливается в луче лунного света и, улыбаясь, смотрит на меня Ее улыбка превращает мой спинной мозг в майонез. Просто невероятно, как даже самый закаленный мужик может размякнуть от кривляний девчонки.

Раз уж мы остановились, я ее целую. У ее губной помады как раз мои любимые запах и вкус, напоминающие запах и вкус турецких сладостей.

Я беру ее за талию и веду на улицу Жубер.

И вот мы перед домом четырнадцать. Входная дверь открыта. У тротуара припаркована машина префектуры. За рулем сидит молодой парень.

— Полиция, — говорю я. — Как фамилия вашего комиссара?

Шофер смотрит на меня, как на лошадиное дерьмо, потом рассматривает Жизель и пожимает плечами.

— Слушай, приятель, — говорит он, — если у тебя смерзлись мозги, выпей горячего кофейку Говорят, помогает…

Я двумя пальцами берусь за свой клюв, что является у меня признаком нервозности. Согласитесь, что неприятно, когда с тобой разговаривают, как с гнилым фруктом, да еще на глазах прекрасной блондинки.

Мною овладевает желание схватить этого придурка за волосы и, не открывая дверцы, вытащить из машины. Если бы я послушался своего внутреннего голоса, то разукрасил бы его как бог черепаху.

Показываю ему удостоверение.

— Малыш, — говорю я, — ты явно был молочным братом поросенка, и твоя мамочка ошиблась, когда забирала тебя от кормилицы.

Он молчит. Должно быть, до крови кусает губы.

— Фамилия моего коллеги?

— Старший инспектор Гийом.

Повезло: до войны он работал в моем подчинении.

Поворачиваюсь к Жизель.

— Пошли, отметим мое возвращение в дело.

Дом кипит. Несколько полицейских охраняют вход в квартиру убитого. На лестнице полно народу в пижамах и халатах. Эти болваны рады хотя бы прикоснуться к такому приключению. Каждый высказывает свое мнение. Они не чувствуют даже холода! Некоторые бабы не запахнули свои халаты, чтобы возбудить соседей. Жильцы четырнадцатого дома надолго запомнят эту ночь. Завтра они смогут пересказать увлекательный кровавый детектив всем друзьям и знакомым. При необходимости они кое-что добавят от себя. В кои-то веки в жизни этих лопухов произошло что-то интересное, и такой случай они не упустят. На лестнице пахнет дешевыми духами и заношенными тапочками.

На всех этажах слышится плач мальцов. Матери семейств убежали, забыв дать им соску, и теперь дамам приходится возвращаться, не досмотрев до конца этот увлекательный спектакль.

— Вы куда? — спрашивает ажан, закрывая нам путь растопыренными руками.

— Не играй в дирижера, не утомляйся. — советую я, доставая свое удостоверение.

Фараон отдает мне честь.

— Труп в столовой, — докладывает он.

— Значит, нам остается только сесть за стол.

Парень выглядит совершенно ошарашенным. Мы заходим в квартиру, где ребятишки из службы идентификации жгут магний.

— Какого черта вам здесь нужно? — вопит тип в два метра в высоту и в три метра в ширину.

Я стараюсь увидеть, что творится за этим Эверестом, и замечаю Гийома.

— Эй, Гийом!

Он оборачивается и смотрит в мою сторону, но поскольку спина его подчиненного не прозрачная, он решает обойти его.

Узнав меня, он делает шаг назад. Его рот раскрывается до такой степени, что невольно начинаешь ждать, когда из него выедет поезд.

— Но… — бормочет он. — Но…

В этот момент огромный полицейский присматривается ко мне. Кажется, в этом парне столько же интеллекта, сколько в килограмме солянки. За то время, что его мозги усваивают изображение, переданное сетчаткой, можно успеть вымыть ноги. Но все имеет конец. Хотя мысли катятся в его черепе, как стальные шары в электрическом биллиарде, он осознает, что я похож на убитого, и издает звук, являющийся чем-то средним между боевым кличем команчей, пароходным гудком и выражающим оргазм криком самки кенгуру.

— Черт побери, шеф! — наконец лопочет он.

Сценка привлекает внимание медэксперта и фотографа. По примеру своих коллег они таращатся на меня с таким же ошарашенным видом.

— С-с-сан-Антонио! — восклицает наконец и Гийом.

— Он самый, дружище

Я приветствую присутствующих общим поклоном.

— Вот, узнал, что меня убили, и захотел посмотреть, как выгляжу в мертвом виде.

Я делаю Жизель знак остаться на месте и подхожу к дивану, на котором лежит мой двойник. Вот это сенсация! Честное слово, если бы я не видел себя несколько дней, то был бы убежден, что это я. Сходство невероятное; у жмурика мое лицо, мой рост, мои волосы… Понятно, почему тип с волосами бобриком обознался; неудивительно, раз даже мои коллеги без колебаний опознали меня…

— Если бы я знал этого парня, когда он еще вдыхал кислород, мы бы могли организовать отличную пару чечеточников.

Медэксперт приходит в себя.

— Так могут быть похожи только близнецы, — говорит он.

Мой друг радостно пожимает мне руку.

— Как я рад, что вы живы, шеф! Видите, в это проклятое время, когда человеческая жизнь ничего не стоит, мы начали расследование по всем правилам.

— Спасибо за трогательное внимание.

Жизель кашляет. Все эти куколки — стоит хотя бы на минуту перестать обращать на них внимание — начинают рвать и метать и готовы поджечь собственные трусы, лишь бы вновь привлечь к себе взгляды почтеннейшего собрания.

Несколько смутившись, я представляю ее:

— Мадемуазель Жизель Моден, моя сиделка.

Она принимает изъявления почтения со стороны полицейских и подходит к дивану. Только бы не шлепнулась в обморок! Но, к счастью, Жизель выдерживает испытание. Правда, в силу своей профессии она привыкла к виду мертвых и, может быть поэтому, приветливо смотрит на убитого.