Виктор Пронин - Банда 8

— Вполне, — заверил Пафнутьев.

— Тогда продолжаю. Записки имели примерно такой вид... В. (это значит Вася)! К. уезжает завтра после совещания в Ревду...

Встреча на семнадцатом километре. И подпись — «Л.». И дата. Он, придурок, даже дату ставил. Записка действительно совершенно невинная.

— Не думаю, — проговорил негромко Пафнутьев.

— Я тоже не думаю. Если все сопоставить... Ревда — это щебеночные карьеры. К. — это клиент. С клиентом мы разобрались на следующий день. После совещания. На семнадцатом километре. Все эти подробности нетрудно подтвердить по документам, оставшимся в ГАИ, в милиции, в архиве комбината... Что касается почерка — то, естественно, это почерк нашего с тобой общего друга. Л. — это его подпись.

— И много таких записок у вас осталось?

— Штук пять наберется. Они все немного отличаются, совсем немного, поскольку операция готовилась месяца два и Лубовский все это время нас поторапливал.

— Значит, с Морозовым... Вы с Васей разобрались?

— Я не скажу тебе «да». Зачем? Это было бы неграмотно... Знаешь, у каждого свой почерк... Нельзя одними словами писать любовные записки нескольким женщинам... Неграмотно. Лубовский нашел каких-то хмырей, и те разобрались с Морозовым прямо у того в кабинете.

— А что потом случилось с хмырями?

— А откуда ты знаешь, что с ними что-то случилось? — удивился Коля.

— Догадываюсь. А с Куприяновым как?

— Что-то с машиной у него произошло.

— В районе семнадцатого километра? — невинно спросил Пафнутьев.

— Да, где-то в тех местах. Там, знаешь, дорога делает крутой поворот и сразу подъем... Скорость у машин небольшая, а если еще и гололед, дождь, мокрые листья, бывает, покрывают асфальт... Очень трудно, знаешь ли, справиться с управлением. Вот там-то с Куприяновым, который сменил Морозова...

— Обычная дорожная катастрофа.

— Да, так можно сказать. Во всяком случае, именно к такому выводу пришли гаишники. К тому времени у Лубовского в местных милицейских кругах завязались очень теплые отношения. Начальство строило дачи, коттеджи, подъездные дороги... Требовалось много бетонных материалов... Лубовский был щедр и отзывчив на все эти житейские трудности.

— Ему многие шли навстречу? — спросил Пафнутьев.

— Шли? — усмехнулся Коля. — Бежали. И были счастливы удружить, ублажить, умаслить.

— Кроме записок, есть еще что-то?

— Есть, — кивнул Коля. — Есть несколько интересных снимков. Лубовский на месте аварии, в которой погиб Куприянов, директор комбината. Семнадцатый километр, крутой поворот, подъем, перевернутая, развороченная взрывом машина... И тут же Лубовский. Он всегда хотел лично во всем убедиться.

— Убедился?

— Да. И Вася изловчился несколько раз щелкнуть фотоаппаратом, «мыльница» у него в кармане оказалась. Совершенно случайно.

— Вы уже тогда чувствовали в Лубовском опасность?

— Было. Учуяли. И Вася сделал несколько снимков, но, в общем-то, одного содержания — Лубовский на фоне развороченной Куприяновской машины.

— Какой же в этом смысл?

— Смысл в том, что к тому времени Лубовский и Куприянов были уже врагами, они все уже к тому времени друг другу высказали. А Лубовский, полный придурок, везде заявлял, что он во время аварии был далеко. Алиби, вишь ли, у него. На фиг ему алиби? Но доказал. Всем доказал, что был в это время в той же Ревде. И там нашлись люди, которые клятвенно всех заверили — да, Лубовский в этот день был в Ревде.

— А как доказать, что снимок сделан именно в этот день?

— Паша, ты меня удивляешь... Развороченная куприяновская машина. Ведь ее убрали в день аварии. На снимке даже номер виден.

— Зачем же туда потащился Лубовский?

— Придурок потому что! Ведь он тогда еще не был нынешним Лубовским, он был обыкновенным бандюгой. Приехал ровно на одну минуту, убедился, сел в машину и был таков. Уехал в Ревду, алиби делать. Сделал. А пальчики, как я уже говорил, оставил. В этом самом распадке. Единственный человек, который его там видел, — Вася.

— И ты мне дашь этот снимок? — спросил Пафнутьев.

— Дам. У меня их... много.

— Лубовский знает об этих снимках?

— Не знает. Иначе бы мы с тобой здесь не разговаривали. Он бы до меня дотянулся. И до Васи тоже. Мне иногда кажется, что я жив до тех пор, пока у меня есть эти снимки. Хотя прекрасно понимаю — заблуждение это, наивное, глупое заблуждение. Его ничто не остановит. Я дам тебе снимок и две записки из семи, которые у меня есть. Но это хорошие записи с датами, подписями, обращениями и так далее. Тебе это поможет? Хоть немного?

— Может быть, и негатив есть?

— Зачем?

— У меня есть человек, который с негатива сделает просто потрясающие снимки. Я не уверен, что ваши снимки достаточно хороши.

— Этот твой человек надежный?

— Вполне.

— Хорошо, — с легкостью согласился Коля. — Один кадр дам, негативы сохранились. Поэтому мы с Васей иногда думаем, что записками и снимками хорошо так держим Лубовского за яйца. Понимая в то же время, что это все равно что держать за яйца тигра.

— И еще, — начал было Пафнутьев, но Коля его перебил, выставив вперед ладонь:

— Подожди. У меня ведь уже был человек из твоей конторы. Как он меня нашел, не знаю, но нашел. Молодец. Я дал ему снимок и одну записку. Но этот человек пропал, не появляется, не звонит... Хотя обещал...

— Он не может позвонить, — сказал Пафнутьев. — Ему отрезали голову.

— Даже так, — озадаченно проговорил Коля. — Надо же... Никак не угомонится мужик...

— Кто?

— Лубовский. Значит, если случилось так, — задумчиво проговорил Коля, — выходит, и записка, и снимок у Лубовского... Выходит, надо линять.

— Может, у Лубовского, а может, и нет, — заметил Пафнутьев. — Что же, этот следователь при себе носил эти доказательства? Конечно, нет.

— Может быть, может быть, может быть, — зачастил Коля, уже думая о чем-то своем. — Ты как поедешь в Москву? Поездом?

— Поездом. Или самолетом.

— Не надо ни поездом, ни самолетом. Не доедешь, не долетишь.

— Почему?

— Что-нибудь случится. Обязательно что-нибудь случится.

В кармане у Коли затрещал мобильный телефон. Он не торопясь вынул из нагрудного кармана рубашки маленькую коробочку, приложил к уху и сказал:

— Ну?

Потом отключил связь и опять сунул телефон в карман рубашки.

— Понимаешь, — пояснил он Пафнутьеву, — часто не слышу звонка, а когда он начинает колотиться у меня на груди, тут уж не ошибешься, моя коробочка колотится. Звонят вот ребята, сообщают...

— Что-то важное?

— Ждут тебя. Недалеко, на повороте.

— А откуда известно, что ждут именно меня?

— Сейчас ты один посторонний на этой улице. Здесь вообще посторонних не бывает. Я же сразу сказал: ты приехал не один. Не надо, Паша, сомневаться в моих словах, пустых слов я не произношу. На машине поедешь. С моим человеком.