Мария Тович - Сова плавает баттерфляем

– Что празднуем? – Гена по-хозяйски уселся на табурет, Паша остановился в проходе.

– Так вот, – подскочил энергичный дед. – Решили посидеть немного. Мы ж… ничего такого… Суббота всё-таки, отдохнуть не грех.

К сожалению, бодрым оказался лишь один из жильцов. Михалыч приподнял было на гостей голову, с трудом стараясь удержать её прямо, но голова неудержимо клонилась ему на грудь.

– Александр Михайлович, мы по поводу вашей дочери – Мирославы. Когда вы видели её в последний раз? – Гена безрезультатно пытался поймать взгляд отца Миры.

Мужчина помотал косматой головой и что-то промычал, потом взглянул из-под тяжёлых век и еле слышно медленно произнёс:

– Испортила всё.

– Что? – не понял Гена.

– Испортила всё. Она, – снова прошелестел мужчина.

– Что она испортила? Когда вы в последний раз виделись с Мирой?

– Не помню, давно, – пробурчал Михалыч.

– О чём вы с ней говорили?

– Мы не говорили. Мы вообще с ней не говорили, – его язык заплетался, но голос окреп, выдавая недовольство старика.

Гена морщил лоб, но не сдавался:

– Александр Михайлович, с ней произошла трагедия.

– Да. Трагедия. Произошла, – согласно закивал головой отец Миры. – Было у меня три дочери. Вера, Мира и Лерочка.

О чём это он? Паша не понял. Он не помнил, чтобы у Миры была ещё одна сестра. Знал только старшую – Веру, в начальных классах она иногда забирала Миру домой со школы.

– …А стало две, а потом никого не стало, – махнув рукой, вздохнул Михалыч. – Все меня бросили.

Он громко шмыгнул носом, запрокинул голову. Его глаза, наполнившиеся слезами, уставились в потолок. Руки тряслись.

– Понятно, – Гена потёр ладонями свои застиранные джинсы и встал.

Подошёл к Паше, шепнул:

– Нечего тут ловить. Думаю, она в этом бомжатнике не появлялась.

Они вышли в коридор. Тусклый свет бросал густые тени на лицо Гены, под глазами обозначились тёмные круги, впалые щёки пробороздили две некрасивые морщины. Видно было, как он устал. Общение с подобными персонажами было его обычной работой. Позитива тут мало.

Следом за ними из комнаты выскользнул шустрый старикан:

– Так чё? До свиданьица, стало быть?

– Мира, его дочь, бывала тут? – ещё раз спросил Гена, не рассчитывая на внятный ответ.

– Ой, она как с матерью съехала с их прежней квартиры, так больше я её и не видел. Красивая девочка была, конечно. Всё бегала за мной: «Дядя Паля, дядя Паля, расскажи, как ты с парашютом прыгал». Я ж её с малолетства знаю. Мы с Михалычем работали вместе, я часто у них бывал. Теперь вот он ко мне переехал. Я за ним, знаете ли, присматриваю. Мы их квартиру сдаем. А живём тут. Вместе-то веселее.

Паша ещё раз оглядел коридор. Покосившаяся пыльная картинка с изображением группы «Битлз», разбитый стеллаж, потолок в пятнах плесени. Да уж – просто веселуха.

– То есть Мирославу вы не видели давно? – уточнил Гена и развернулся, чтобы уйти.

– Мирку – нет, а Вера захаживает иногда, – охотно доложил дед, ему явно хотелось поболтать с кем-нибудь. – Месяца два назад была. Она приезжает к отцу, денег приносит, одежду, приборы всякие… медицинские. У Михалыча – диабет. Я вот… присматриваю.

Паша хотел съязвить, что видит, как ушлый дед присматривает за товарищем. Прибился к мужику, спаивает его потихоньку и сам на его деньги бухает. Но удержался и только возразил:

– Она ведь живёт в другом городе.

– Ага. Ну и что? Ух и оторва Верка была! В семнадцать лет из дому сбежала. И поминай как звали. После этого Михалыч совсем сдал. Потом они с женой развелись. Вот бабы! Довели мужика, – развёл руками дед. – А потом… сколько лет прошло, уж не знаю… нарисовалась Верушка. Навещать стала.

Гена, не прощаясь со стариком, вышел за дверь. Но Паша медлил.

– Ваш приятель сказал, что у него три дочери было, – кивнул он в сторону комнаты. – Оговорился?

– Нет, – дед почесал жёсткую бороду. – Была у них еще младшая. Умерла в малолетстве. Михалыч про неё каждый день вспоминает. И про Мирку тоже. Говорит: «Люблю и ненавижу…» Разве можно собственную дочь ненавидеть? Он ведь и не пил раньше совсем. А как младшая умерла… – дед махнул рукой и замолчал.

– И что? Что произошло?

– Давно это было. Девчонка у них родилась. Здоровенькая, четыре кило. Помню, жена его всё сокрушалась, как они жить будут впятером на одну его зарплату? А Михалыч прям летал от счастья, ждал её так, – продолжал старик. – Дитю года не было, когда… то ли задохнулась, то ли умерла во сне. Я точно не знаю. Мать после этого съехала малясь с катушек. Нелюдимая стала. Почти не разговаривала. Михалыч на бутылку и присел.

– Не без вашей помощи?

– А что? – обиделся дед. – В стороне стоять не буду. Его жена бросила, совсем сдвинулась мозгами. Беда, понимаешь? А Михалыч – мой товарищ, кореш мой. Я его оставить не мог.

Дед сделал жест рукой, чтобы Паша наклонился к нему.

– А однажды он мне признался, – прошептал дед еле слышно, – что это Мира сделала.

– Что? – отшатнулся Паша.

– Она сестру… того…

– Ты чего застрял? – Паша вздрогнул от голоса вернувшегося Гены. – Идём уже. Работа работой, а обед по расписанию.

Паша махнул деду рукой, как бы отгоняя того от себя, и автоматически вышел вслед за Мурашкиным. На что дед намекал? О какой трагедии горевал отец Миры? Какой-то бред в хлам упившегося мужика. Когда горе, подогретое алкоголем, затмевает разум, и не то наговоришь. Бывает же и про пришельцев придумывают, и в горячке на людей бросаются. Всякое бывает.

Паша отгонял сомнения от себя: «Бред! Бред! Бред!»

Но где-то в подкорке вертелись вопросы. Знал ли он по-настоящему Миру? И каких демонов скрывала её очаровательная улыбка?

24 марта. Воскресенье

В квартире было пусто и грязно, руки до уборки уже несколько дней не доходили. Под ногами скрипели крошки, черный лакированный стол покрылся пылью, в раковине выросла башня из немытых тарелок. Раньше они убирались вместе с Катькой. Вернее, она командовала, а Паша под строгим наблюдением выполнял намеченный фронт работ.

Но сейчас всё изменилось. Будто с тех пор прошло не меньше десятка лет.

Паша подумал: а если бы неделю назад он не открыл дверь, притворился, что никого нет дома? Тогда его жизнь так и продолжала бы медленно дрейфовать по течению. В сторону брака с нелюбимой женщиной, к принятию всего, против чего протестовало нутро. И на работе… закислился, топчется на месте, забыл о планах работать в экономической полиции. Но теперь он чувствовал, что Мира своим появлением переключила в нём невидимый тумблер. Казалось, она забрала у него привычное спокойствие, которое усыпляло бдительность и медленно затягивало в болото стагнации, но подарила нечто более важное… Ощущение жизни, а именно – как она коротка и неоднозначна. Раньше он смотрел на события, происходящие вокруг, как на фильм, со стороны, не вникая, не погружаясь настолько, чтобы позволить чувствам завладеть его разумом. Лишь потеря заставила его прозреть. Боль очистила глаза от рутинного налёта, стёрла чёрно-белую разметку, по которой он, не задумываясь, катился. Теперь Паша знал, что прежней жизни уже не будет.