Виталий Егоров - Призрак убитой [litres]

– Надо бы повидаться с ним, побеседовать, – задумчиво, как бы про себя, проговорил Живин. – Узнать, как поживает, чем занимается.

– А поедем к нему прямо сейчас! – заявил Кириллов. – Поднимем его с постели, угостим коньячком.

– Неплохая идея, – поддержал его Лапин. – Вот это была бы встреча после двадцати восьми лет разлуки!

– Давайте так, – сказал Живин, увидев заискрившиеся глаза друзей. – Мы сейчас выпившие, за руль нельзя. Оставайтесь у меня ночевать, я постелю вам здесь, в бане. А завтра с утречка, когда повезу вас в город, заодно заскочим к Воркутову. Договорились? А теперь нас ждет бутылка армянского коньяка!

Утро выдалось прекрасным. Лучи солнца еле пробивались через густые верхушки деревьев. Несмотря на ранний час, ночная прохлада быстро улетучивалась, день обещал быть жарким.

Живин накрыл стол во дворе. Друзья вполголоса беседовали, пили чай, настоянный на молодых листьях смородины.

– Как спалось? – поинтересовался Живин у гостей, нарезая толстыми ломтями сало собственного посола.

– Отлично! – ответили друзья, как в молодости, хором.

– Если бы не разбудил, мы без задних ног до обеда провалялись бы в постели. Прохлада, чистый воздух, тишина, – добавил Кириллов.

– Пока вы спали, я съездил в город, отвез жену на работу, – сказал Живин и принялся нарезать хлеб такими же толстыми кусками. – Я и вас хотел сразу с собой взять, да жалко было будить. Вы так сладко похрапывали. Как и договаривались вчера, сейчас заедем к Воркутову, поговорим с ним немного и разбежимся по своим делам.

Приятели не сразу нашли дом Воркутова. Их сбил с толку довольно новый зеленый забор из профлистов, заменивший старую серую деревянную ограду. А вот за ним ничего не изменилось. Тот же узкий двор, покосившиеся деревянные кладовки, дом, правда, немного ушедший в землю. Оперативники были здесь двадцать восемь лет назад, в зимнее время. Однако все им показалось знакомым и родным. Они испытывали щемящую грусть от воспоминаний о далекой молодости.

– А вот и «жигуленок» Алексея! – воскликнул Лапин, увидев возле кладовок автомобиль, печально взиравший на людей, когда-то знакомых ему, своими замутненными фарами. – По-моему, он не на ходу. А ведь еще недавно бегал. Сколько же километров за это время отмотал? Уму непостижимо!

– Да, десяток раз вокруг земли – это точно! – восхитился и Живин.

Тут из дома вышла пожилая женщина, заметила посторонних людей во дворе и испуганно поинтересовалась:

– Вам кого надо?

– Алексея. Он дома? – спросил ее Живин.

– Да, дома. А вы кто такие будете? – Женщина с тревогой разглядывала непрошеных гостей.

– Мы друзья Алексея. Можно пройти в дом?

– Какие друзья? – удивилась она. – Я знаю его лет тридцать, таких друзей не помню.

– А мы как раз тридцать лет назад с ним познакомились, – с улыбкой проговорил Живин. – Вы позовете его сюда, или нам войти в дом?

– Вы знаете, он очень сильно болеет. – Женщина тяжело вздохнула и перекрестилась. – Последние деньки доживает на этом свете. Вряд ли вас узнает, если вы говорите, что прошло тридцать лет.

– А вы ему кто? – поинтересовался Кириллов.

– Соседка я. Мы с Алексеем прихожане нашей церкви, там и познакомились. Он полгода лежал в больнице, теперь его выписали как безнадежно больного. Я сейчас смотрю за ним, но осталось недолго. Он совсем плох.

– А родственники у Алексея есть? – спросил Живин. – Если это случится, к кому перейдет дом?

– У Алексея в Ленинграде… то есть Петербурге имеется племянница. Он завещал дом ей, мы с ней созваниваемся.

– Давайте мы попробуем с ним поговорить. Может, он все-таки узнает нас, – сказал Живин и решительно направился в дом.

Женщина пропустила его вперед и пошла следом. Лапин и Кириллов двинулись за ней.

Дом встретил гостей чистотой и запахом лаванды. Женщина, скорее всего, благословленная церковным приходом, была сиделкой у человека, уходящего в мир иной. Она постаралась на совесть, избавила жилище одинокого мужчины от многолетней грязи и холостяцкого беспорядка.

Больной лежал в чистой и свежей постели. Глаза его были широко открыты, смотрели прямо в потолок, не замечали гостей, вошедших в комнату. Узнать в этом человеке молодого геолога было трудно. Постаревшего и донельзя исхудавшего Воркутова выдавали только глаза, которые ничуть не изменились по прошествии многих лет. Друзья несколько секунд молча смотрели на него, вспоминали, как в далеком прошлом их свел трагический случай.

Женщина пододвинула стулья, все сели возле кровати.

– Алексей, привет! – сказал Живин. – Узнаешь?

Больной вздрогнул, перевел взгляд на Григория, долго смотрел на него, наконец через силу улыбнулся и тихо проговорил:

– Алексеич, это ты. Как же мне не узнать-то тебя. И ребята с тобой. Как вас там – три танкиста, да?

– Алексей, ты молодец, всех распознал! – воскликнул Живин. – А я-то думал, что мы постарели, нас трудно сейчас узнать.

– Нет, вы такие же молодые и красивые, – с улыбкой проговорил Воркутов.

– Нет, теперь мы только красивые, – заявил Лапин.

– Что вас ко мне привело? – Воркутов заметно оживился, глаза его загорелись, голос окреп.

– Даже не знаю, как сказать. Мы не знали, что ты приболел. Хотели посидеть, поговорить, вспомнить былое. Давай подождем с этим до лучших времен. Когда встанешь с постели, тогда и соберемся. Ко мне в баню поедем… – Живин осекся, увидев, что глаза Воркутова наполнились слезами.

– Вы про Юлю хотели мне рассказать? – спросил Алексей.

Живин от неожиданности обернулся к своим друзьям в поисках поддержки, пожал плечами и виновато ответил:

– Мы прочитали газету, где пишут про Юлию, о том, что ее несколько раз видели разные люди, не поверили и приехали к тебе, хотели узнать твое мнение.

– Знаю, пишут про нее много. Я вряд ли уже встану, поэтому хотел найти вас, чтобы попросить об одном одолжении. Я сейчас все расскажу, а потом вы сами решите, как мне помочь.

– Расскажи, если тебе не трудно, а мы подумаем, сможем ли исполнить твою просьбу. Алексей, мы тебя слушаем.

– Я так и живу один, – начал тот. – После смерти Юли мир для меня рухнул. Ко мне несколько раз сватались вполне приятные женщины, но перед моими глазами стояла только она. Лет двенадцать назад я ушел с работы, поэзию тоже забросил, таксовал, пока машина окончательно не отказала. Последние годы трудился в церкви, на хозяйственных работах. За мной теперь приглядывает наша прихожанка Павлина Васильевна. Спасибо ей огромное за это. Первый раз я видел Юлю вечером тридцать первого декабря восемьдесят девятого года, ровно через год после ее убийства. Было очень холодно, как в тот раз, а может, мороз был еще крепче. Я искал цветы. Их по городу нигде не было, но я умудрился достать шесть гвоздик у знакомого авиатора и поехал на сопку Любви. Точное место нашел сразу, положил цветы прямо на снег и стоял рядом довольно долго, покуда сильно не замерз. Тогда сел в машину, думал о Юлии еще с полчаса, а затем тронулся с места. Машина не успела еще набрать скорость, как вдруг перед ней кто-то перебежал дорогу. Сначала я подумал, что это какой-то зверь, резко затормозил и в боковое окно увидел светящийся силуэт женщины в платье. Я рывком открыл дверцу, но ее уже не было. После этого я развернул машину и фарами подсветил то место, где она только что стояла. Везде нетронутый снег, никаких следов. Каким-то непонятным образом я понял, что это была Юлия, заглушил машину и несколько раз окликнул ее, но кругом была мертвая тишина. Я приехал домой в сильном волнении, выпил снотворного, но так и не смог до утра уснуть. После этого случая я каждый год в день ее смерти ношу туда цветы. Двадцать пять раз я был там и иногда видел ее. Издалека замечал, а когда подъезжал, она пропадала, словно растворялась. Последние три года я туда не ездил, поскольку машина у меня сломалась.