Антон Чиж - Выгодный риск

– Сегодня ночью гуляли?

Вопрос показался чрезвычайно странным.

– Зачем? Меня простуда только отпустила…

– Полюбоваться на метель над Пресненским прудом.

– Подобными глупостями я не занимаюсь, господин Пушкин…

Если бы знать заранее, кто способен на такие глупости… Сыскная полиция сидела бы без дела. Пушкин спросил разрешения пройти в гостиную. Малецкий спохватился, что должен быть гостеприимным хозяином, пригласил войти.

Столик с лекарствами исчез. Как исчезли теплый халат и одеяло, которым укрывался больной. Зато коробки с бабочками были на месте. Ничего не указывало, что здесь был кто-то посторонний. Тем более Пушкин тщательно расспросил дворника.

– Почему вы утаили главное? – сказал он, повернувшись к Малецкому.

– Утаил? Что же такое… Принес вам все на блюдечке с голубой каемочкой, а вы такое, – обиженно говорил тот.

– Господин Алабьев пригласил вас быть свидетелем на подписании завещания. Вас и Бастанджогло. Что было обещано за молчание?

Если бы Малецкому сказали, что его назначают управляющим страхового общества «Россия» и кладут годовым окладом десять, нет – двадцать тысяч рублей, и тогда бы он не так поразился. Замерев, попятился, запнулся ногами за диван, рухнул на него.

– Откуда… Откуда вы… – бормотал он.

– Что было обещано? – повторил Пушкин.

Первый испуг прошел. Малецкий быстро соображал: ничего преступного в том, чтобы стал свидетелем завещания, нет. А сколько было выплачено и было ли вообще – полиции не касается. Действовал из одного только почтения к хозяину. О чем он сбивчиво заявил чиновнику сыска.

– Ваше право уходить от ответа. Тогда я напомню вам… Поздно ночью двадцать первого февраля, когда вы вернулись с вечеринки Валерии Макаровны, к вам постучали. Вы открыли и обнаружили на пороге хозяина. В шубе, в шапке. Господин Алабьев приказал завтра утром вместе с Бастанджогло прибыть в контору Дейера на Варварке в доме Сибирского подворья. Вам было обещано нечто существенное: например, место управляющего вместо Кирилла Макаровича. Или как минимум старшего страхового агента. От вас требовалось подчинение и молчание. Что бы ни случилось. Укажите ошибку, если найдете…

Сказать было нечего. Малецкий тщательно разглядывал диванную подушку.

– И что в этом такого?

– Алабьев обещал вам руку и приданое своей дочери?

Страховой агент вскочил, словно готовился отразить нападение.

– А хоть бы и так? Вам какое дело?

– Зачем вы раскрыли аферу Лазарева? – спросил Пушкин, наблюдая, как подрагивает рука отчаянного смельчака. – Это косвенный удар по вашей невесте…

– Да чтоб Митеньку, этого гада ползучего, так придавить, чтоб больше не опомнился! – вскричал Малецкий. – Ненавижу! Вот нет его уже, а все равно – ненавижу! И Кирилла Макаровича, соплю размазанную, ненавижу! Дал бы мне хозяин управление, так я бы таких высот достиг – вам и не снилось! И добьюсь своего! Вот увидите…

Порыв исчерпал не слишком большой запас сил. Малецкий рухнул на диван, дернул галстук и тяжело задышал.

– Мой совет прежний: оставайтесь дома, – сказал Пушкин.

Выйдя на лестничную площадку, он крепко хлопнул дверью. Новая заплатка на замке сидела крепко.

Пушкина отвели в трапезную подворья. На длинных столах стояли миски с нарезанным хлебом и солонки, пахло блинами. Пушкин сел на лавку и стал ждать: матушка стояла на молитве. Чтобы заглушить голод, он украдкой, будто его осудят, взял кусок черного хлеба и стал жевать. Ничего вкуснее давно он не ел. Ароматный черный ржаной из монастырской печки был вкуснее заливного осетра в «Славянском базаре». Простое лучше. Так жизнь устроена.

Матушка Евгения вошла и прищурилась, не разобрав, кто ее дожидается.

Проглотив недожеванный кусок, Пушкин встал и поклонился.

– Прошу простить за беспокойство…

– А, это ты, Алексей…

Тяжело ступая, матушка подошла, перекрестила и указала сесть рядом.

– Ну, признавайся, безобразия масленичного избегаешь? – спросила она с некоторой строгостью. – Как прочла тут в одной книге: «Ибо еще в язычестве у греков и римлян были празднества, похожие на нашу Масленицу, которые называли они вакханалиями и проводили время в пьянстве и бесчинии…» Верно сказано…

– Избегаю не по доброй воле, а потому, что в бегах, – ответил Пушкин.

Монахиня одобрительно кивнула:

– Спасибо, что не лукавишь… С чем пожаловал, Алексей-защитник?

– Дурные новости, матушка… Ваш брат погиб.

Как известно, для верующего христианина смерть – не конец, а начало новой жизни. Радоваться нельзя, но и горевать не о чем: душа уходит к своему создателю, а бренное тело – в землю. Для монахини смерть тем более не страшна. Матушка Евгения была внешне спокойна. Только прикрыла глаза и одними губами прочла поминовение.

– Знала, что его уже нет, – сказала она, глядя на потолок трапезной. – Разум не верил, а сердце чувствовало… В Ярославле случилось?

– Нет, в Москве.

Матушка повернула голову:

– Обманул, значит, прятался от меня… Ах, Макар, не послушал меня… Как случилось?

– Позвольте сообщить подробности завтра. Сейчас важно знать: в письме ваш брат упоминал, что составил новое завещание?

– А тебе откуда известно? – Матушка щупала Пушкина взглядом.

– Мне не известно. Это логический вывод, – ответил он.

– А, логический… Тогда ошибся, Алексей. Макар написал: если вдруг отдаст Богу душу, то завещание должно быть прежним. То, что спрятано в надежном месте…

– У нотариуса Соколова?

– Не знаю, кто таков, – сказала матушка с таким недовольством, будто недолюбливала нотариусов. – Макар никому не доверял. Может, в сейфе хранил или в доме где-то запрятал.

– Кто может знать, где это завещание?

– Вот уж вопрос… Кирилла ни в грош не ставил, про жену его новую, пигалицу, и говорить нечего… С Валерией вечно в ссоре… Матвей мал еще… Не знаю, что и подумать.

– В письме не давал намеков или указаний?

Из черных глубин одеяния матушка извлекала сложенный лист желтоватой бумаги и протянула Пушкину:

– Прочти, от тебя секретов нет…

Пушкин пробежал по строчкам и задержался на подписи. Росчерк у Алабьева был несложный, без хитростей и завитков.

– Нашел что?

– Есть гипотеза, – ответил он, возвращая листок.

Матушка улыбнулась уголками губ.

– Хороший ты человек, Алексей, только выражаешься мудрено…

– Простите, студенческая привычка… Матушка Евгения, как чиновник сыскной полиции не имею права просить вас, поэтому прошу как ближайшую родственницу Матвея…

Она встревожилась:

– Что с мальчонкой?

– Чтобы ничего не случилось, прошу вас немедленно забрать Матвея из дома и держать здесь. Пока не сообщу, что опасность миновала… Нельзя терять ни минуты…