Джонатан Келлерман - Он придет

Еще я позвонил Оливии Брикерман и попросил ее позаботиться о Мелоди. Через два дня она нашла пожилую бездетную пару в Бейкерсфилде – людей, которых знала и которым доверяла, обладавших большим терпением и пятью акрами для детской беготни. Поблизости жил заслуженный детский психотерапевт, женщина, которую я знал по магистратуре, с большим опытом лечения последствий стресса и тяжелой утраты. Им и была поручена задача помочь девочке склеить обратно треснувшую жизнь.

Через шесть недель после падения Ла-Каса-де-лос-Ниньос мы с Робин встретились с Майло и Риком Сильверманом за ужином в тихом элегантном ресторанчике с дарами моря в Бель-Эйр.

Избранник моего друга оказался парнем, словно сошедшим с рекламы сигарет, – шестифутового роста, широкоплечим, с узкими бедрами, мужественным, с симпатичным лицом, лишь слегка тронутым морщинами, шапкой тугих бронзовых волос и такими же щетинистыми усами. На нем были сшитый на заказ черный шелковый костюм, рубашка в черно-белую полоску и черный вязаный галстук.

– Повезло Майло, – шепнула мне Робин, когда они подходили к нашему столику.

Рядом с ним Стёрджис казался еще более мешковатым, чем обычно, хотя он явно постарался навести марафет, зализав волосы, как мальчишка перед походом в церковь.

Майло всех представил. Мы заказали напитки и познакомились. Рик поначалу вел себя тихо и скрытно. Его нервные руки хирурга обязательно должны были хоть что-нибудь держать – стакан, вилку, палочку для коктейля. Они с Майло обменивались влюбленными взглядами. Один раз я заметил, как они соприкоснулись руками, всего на секунду. По ходу вечера он постепенно открылся и стал говорить о своей работе – о том, что ему нравится и что не нравится в профессии врача. Подали еду. Все заказали лобстера и стейки. Мне пришлось довольствоваться суфле. Мы болтали, прекрасно проводя вечер.

После того как тарелки опустели, перед появлением тележки с десертом и бренди сработал пейджер Рика. Извинившись, он отправился к телефону.

– Если вы, джентльмены, не возражаете, я навещу дамскую комнату. – Робин похлопала по рту салфеткой и поднялась. Я следил за ее покачивающимися бедрами, пока она не исчезла из виду.

Мы с Майло посмотрели друг на друга. Он подобрал кусочек рыбы со своего галстука.

– Привет, дружище, – сказал я.

– Привет.

– А он классный парень, этот Рик. Мне нравится.

– Хотелось бы, чтобы на сей раз надолго… А это трудно – если учесть, какую жизнь мы ведем.

– Вид у тебя счастливый.

– А это действительно так. Во многом мы разные, но у нас есть и очень много общего. У него «Порше девятьсот двадцать восемь», – сказал он со смехом.

– Поздравляю. Теперь ты настоящий баловень судьбы.

– Все приходит к тем, кто умеет ждать.

Я подозвал официантку, и мы заказали еще выпить. Когда заказ принесли, я спросил:

– Майло, мне надо с тобой кое о чем поговорить. Насчет этого дела.

Он надолго приник к стакану со скотчем.

– И о чем же?

– Хейден.

Его лицо на глазах помрачнело.

– Ты ведь мой мозгоправ – так что этот разговор конфиденциальный?

– Еще лучше. Я твой друг.

– Ладно. – Он вздохнул. – Спрашивай, хотя я и так знаю, о чем ты хочешь спросить.

– То самоубийство. Оно выглядит бессмыслицей сразу по двум причинам. Во-первых, что он из себя представляет. От всех я получаю одну и ту же картину – заносчивый, злобный, саркастичный маленький гаденыш. Самовлюбленный. Ничуть в себе не сомневающийся. Такие типы не убивают себя. Они ищут способы переложить вину на других, будут выкручиваться до последнего. Во-вторых, ты профи. Как же ты прохлопал и дал ему сделать это?

– То, что я рассказал службе внутренней безопасности, это что он все-таки был судьей. Я обращался с ним не как со всеми. Позволил ему переодеться. У себя в кабинете. Они на это купились.

– Расскажи мне об этом. Пожалуйста.

Майло обвел взглядом ресторан. Соседние столики были пусты. Рика с Робин по-прежнему не было. Он залпом допил остатки виски.

– Я отправился за ним сразу после того, как вышел от тебя. Был уже примерно одиннадцатый час. Он жил в одном из этих огромных тюдоровских дворцов в Хэнкок-Парке. Старые деньги. Огромная лужайка. «Бентли» на подъездной дорожке. Фигурно подстриженные деревья и кустики. Дверной звонок, как из фильмов с Карлоффом [130] Борис Карлофф (наст. Уильям Пратт, 1887–1969) – звезда черно-белых фильмов ужасов. . Он сам открыл дверь – совершеннейший хлюпик, метр с кепкой. Странные глаза. Пустые, но просто мороз по коже. Шелковый домашний халат, в руке бренди. Я объяснил ему, зачем пришел. Это его не ничуть не обеспокоило. Вел себя очень пристойно, отстраненно, словно то, из-за чего я там оказался, не имело к нему никакого отношения. А вокруг всякие резные плинтусы, финтифлюшки не финтифлюшки, люстры не люстры – я просто хочу, чтобы ты почувствовал дух этого места. Эдакий Лорд Поместья. Повел меня в свой кабинет на задах. Естественно, дубовые панели, книги в кожаных переплетах от стены до стены – того сорта, что люди коллекционируют, но никогда не читают. Камин с двумя фарфоровыми борзыми, резной письменный стол, все дела…

Я охлопываю его, нахожу пистолет двадцать второго калибра, отбираю. «Это для защиты по ночам, офицер, – говорит он мне. – Никогда не знаешь, кто постучится к тебе в дверь». Он смеялся, Алекс, – клянусь, я просто не мог в это поверить! У парня земля рушится под ногами, скоро его засунут на все первые полосы газет как развратителя малолетних – а он смеется!

Я зачитываю ему его права, начинаю перед ним распинаться, а у него на лице скука! Сидит за своим письменным столом, будто я какой-то проситель. Потом сам начинает со мной говорить. Смеется мне в лицо. «Как забавно, – говорит он, – что за мной по делу вроде этого послали именно вас, копа-педика. Уж вы-то из всех людей должны понимать». Продолжает в таком духе еще какое-то время, лыбится, намекает, а потом наконец выкладывает все открытым текстом. Мы, мол, одного поля ягоды. Партнеры по преступлению. Извращенцы. Я стою там, слушаю все это – и закипаю, закипаю… А он все смеется, и я вижу, чего он хочет, – сохранять контроль над ситуацией. Так что я тоже беру себя в руки, улыбаюсь в ответ. Насвистываю. Он начинает рассказывать, какие вещи они вытворяли с детишками, словно чтобы возбудить меня. Будто мы дружки по мальчишнику. Меня сейчас наизнанку вывернет, а он ставит меня на ту же доску!

Пока он говорит, то типа как входит в фокус, в психологический фокус, и я вижу его все четче и четче. Будто могу заглянуть за эти жуткие лягушачьи зенки прямо ему в башку. И все, что я там вижу, – темно и плохо. Ничего там нет хорошего. Ничего хорошего не исходит от этого типа. Он конченый. И я начинаю судить судью. Начинаю предсказывать будущее. А он тем временем продолжает о сборищах, которые у них некогда были с детьми – как ему будет их не хватать…