Саймон Бекетт - Запах смерти

– Вам не кажется, что до окончания экспертизы говорить о трупе как о женщине было бы преждевременно? – подтвердил мои сомнения Конрад. При этом он бросил на Уорд уничтожающий взгляд.

Даже маска и капюшон не смогли скрыть того, как она покраснела. Наверное, Уорд просто оговорилась – но вообще-то детективы обычно такого себе не позволяют.

Она поспешно сменила тему:

– А… вы могли бы хотя бы приблизительно назвать, сколько времени прошло с момента смерти?

– Нет, – отозвался патологоанатом, не поднимая головы. – Вероятно, вы пропустили мимо ушей: я сказал уже, что тело мумифицировано.

Теперь Уорд не только смутилась, но и разозлилась. Однако Конрад говорил правду. Стоит телу достичь такой стадии распада, и все последующие физические изменения будут протекать медленно, практически незаметно.

Известны случаи естественной мумификации, при которых человеческие останки сохраняются без изменений сотни и даже тысячи лет.

– Трудно представить, – подал голос Уэлан, прервав затянувшуюся паузу, – что кто-то спрятал тело здесь, пока больница еще работала. Это наверняка случилось после ее закрытия.

– А когда это произошло? – поинтересовался я.

– Десять или одиннадцать лет назад. К всеобщему сожалению.

– Ладно, но это верхний предел. Нам это мало чем помогает, – произнесла Уорд. – Как быстро тело может мумифицироваться до такого состояния? Может подобное произойти меньше чем за десять лет?

– При подходящих условиях – да, – ответил я. – Летом на чердаке очень жарко, и это ускоряет процесс. Впрочем, по виду я бы сказал, что оно пролежало тут примерно два года. Тело почти не пахнет, даже на такой жаре, и это позволяет считать, что процесс мумификации завершился относительно давно.

– Класс. То есть с момента смерти прошло от пятнадцати или шестнадцати месяцев и до десяти лет. Точный анализ, ничего не скажешь.

Мне было нечего возразить. Конрад отвернул брезент. Жесткая синтетическая ткань поддавалась плохо; почти всю ее покрывал толстый слой пыли, цементной или известковой, а также мазки синей краски. Меня больше интересовало то, чего здесь недоставало, но когда патологоанатом откинул остаток брезента, открыв взгляду нижнюю часть тела, все остальные детали разом вылетели у меня из головы.

Ноги, от которых остались практически одни кости, торчали из-под короткой джинсовой юбки, перепачканной тем же, что и короткая футболка. Она задралась до самой груди, обнажая живот… точнее, то, что от него осталось. Вся ее брюшина от низа грудной клетки и до лобка отсутствовала. Если от внутренних органов что-то и сохранилось, они усохли до полной неузнаваемости.

Но не это заставило всех замолчать.

В зияющей дыре виднелось нечто, на первый взгляд напоминавшее пучок крошечных веточек. При виде этого во мне что-то болезненно сжалось, и по тому, как Уорд втянула воздух, я понял, что она тоже опознала это.

– Наверное, крысы постарались, – заметил один из детективов, наклоняясь, чтобы рассмотреть получше. – Кто-то, похоже, умер у нее в утробе.

– Не несите чепухи, – ледяным тоном промолвил Уэлан. – И постарайтесь быть немного тактичнее.

– Что? Но я только…

– Это эмбрион, – тихо произнесла Уорд. – Она была беременна.

По-моему, это зрелище задело даже ее, поколебав обычную профессиональную невозмутимость. Уэлан смерил детектива взглядом, не обещавшим тому ничего хорошего, и повернулся к Уорд:

– Да, мэм, вы были правы насчет того, что это женщина.

И ведь так оно и было, хотя вряд ли Уорд могла знать наверняка.

– Как вы считаете, сколько этому эмбриону?

– Судя по размеру и развитию, месяцев шесть или семь, – ответил я.

Конрад игнорировал наш разговор. Зияющее отверстие на месте брюшины его, похоже, вообще не интересовало.

– Беременность весьма кстати, – пробормотал он. – Если она фертильного возраста, это заметно сужает возрастные рамки. Она одета, белье не тронуто, значит, признаки сексуального насилия отсутствуют. Однако стопроцентной гарантии этого, разумеется, нет.

– Кстати, одета она довольно легко. Ни пальто, ни плаща – только футболка и юбка, – добавила Уорд. – Даже колготок нет, из чего можно заключить, что она погибла в летнее время.

Уэлан покачал головой.

– Если только ее не убили в теплом помещении, а потом принесли сюда. Вот моя жена – она даже зимой в помещении свитера не носит. Просто откручивает обогреватели на полную мощность, а о счетах приходится беспокоиться мне.

Уорд его не слушала.

– Что с… животом? Могли это сделать крысы?

– Спросите меня после вскрытия, – ответил Конрад. Он помолчал, размышляя, потом усмехнулся. – Крысы обычно разгрызают уже существующие раны – поэтому, вполне возможно, она была заколота. Но давайте не будем делать преждевременных выводов, ладно? Начнем с того, что я не вижу на одежде существенных следов крови – что, в свою очередь, свидетельствует о том, что, если рана и имела место, кровоточила она не сильно.

Он был прав. По виду раны мы могли бы предположить о чудовищной травме, которую ей нанесли, но я знал, какие фокусы выкидывает природа.

– Ее сюда притащили, – произнес я.

Все повернулись в мою сторону. Я не собирался делать никаких громких заявлений, но маленький скелетик в утробе матери просто потряс меня.

– Ее тело прежде находилось в каком-то другом месте, – продолжил я. – Сюда его перенесли уже после того, как оно мумифицировалось.

Конрад ворчливо фыркнул, но кивнул.

– Да, вы правы.

– Вы уверены? – спросила Уорд.

– Кости эмбриона лежат в полном беспорядке. Они совершенно перемешаны, даже крысы не могли бы перемешать их так. Значит, это произошло в результате каких-то рывков и сотрясений, в то время как в матке не осталось жидкостей, способных смягчить их.

– Тело завернуто в пластик, – подал голос Уэлан. – Может, это тогда…

– Не исключено. Тело не мумифицировалось бы, если бы все это время находилось в брезенте. Внутри накапливалась бы влага, и оно разложилось бы в обычном порядке. И пластик был бы перепачкан продуктами разложения, как и одежда.

– То есть она сначала мумифицировалась, а в брезент ее завернули уже потом? – уточнила Уорд.

– Думаю, так. Потом еще это. – Я ткнул пальцем в резиновой перчатке в несколько темных, размером с рисовое зернышко крапинок в складках одежды. – Это яйца мясной мухи. Их должно быть гораздо больше. Если бы ее тело лежало здесь длительное время, они усеяли бы все вокруг.

– Какие тут мухи? – нахмурилась Уорд. – Здесь же темным-темно. Как они могут что-нибудь разглядеть?

– Им и не надо. Достаточно запаха. – Почему-то считается, что в темноте мухи не активны, но на самом деле требуется нечто посерьезнее отсутствия света, чтобы избавиться от этих назойливых насекомых. – И если не долетели бы мухи, то уж личинки и в темноте доползли бы.