Саймон Бекетт - Запах смерти

Я согласился перенести встречу с Уэланом на более поздний час и убрал телефон. Слышал, как ходит Лола по второму этажу. Не в силах усидеть на месте, я встал и шагнул к уставленному фотографиями серванту.

Впервые я получил возможность посмотреть на них с близкого расстояния, не под действовавшим на нервы взглядом Гэри. Сервант напоминал иконостас, подумал я. Помимо фотографий в рамочках, здесь были выставлены и другие реликвии времен его детства. Грамота за плавание, документы о прохождении курсов каменщика и плотника в колледже. Деревянная поделка, нечто вроде самодельной коробочки для ювелирных украшений. Тут даже стояла выцветшая открытка ко Дню матери с поздравлением, написанным корявым детским почерком.

После всего, что с Гэри произошло, я понимал, почему Лола так горюет по его прошлому. Но даже так, намеренно или нет, она поступала жестоко, демонстрируя ему все эти воспоминания.

Бедный парень, думал я, вглядываясь в одну из его школьных фотографий. Поблекший от времени, некогда цветной снимок запечатлел Гэри Леннокса в возрасте тринадцати или четырнадцати лет. Он явно чувствовал себя неуютно в тесной школьной форме, что подтверждалось натянутой, кривозубой улыбкой. Уже тогда Гэри набрал избыточный вес, а на более поздних фото это становилось заметным еще сильнее. Все это составляло жуткий контраст исхудавшему скелету, которого я видел лежащим на этой кровати.

Я взял в руки фотографию Леннокса в форме санитара. Одна из самых крупных на этом иконостасе, она была сделана в возрасте примерно двадцати лет. Вероятно, вскоре после того, как он начал работать в Сент-Джуд. Гэри превратился в здоровенного молодого увальня, только неловкая улыбка осталась той же.

Я поставил фотографию на место и повернулся, чтобы вернуться к столу, но задержался. Что-то привлекло мое внимание. Я взял фото еще раз и пригляделся к нему внимательнее. Улыбка была не совсем такой же. Его зубы больше не были кривыми. И то же самое я видел теперь на всех фото, сделанных позднее. Притом что уверенности это ему не прибавило, в какой-то момент зубы Гэри выпрямились. Осознание пришло ко мне не сразу, но возбужденный холодок по спине пробежал прежде, чем я понял причину. Я снова посмотрел на более ранние фотографии, на которых Гэри Леннокс был еще с кривыми зубами. Затем на ту, которую держал в руках. Передние зубы на ней казались слишком ровными, чтобы добиться такого брекетами, да и вообще, ни на одной из более ранних фотографий я брекетов не видел. Они показывали зубы либо «до», либо «после». Однако те, что «после», больше походили на коронки. Или мост.

Или протез.

Я убеждал себя, что это ничего не значит… Гэри Ленноксу было около двадцати пяти лет, то есть его возраст примерно соответствовал обугленным останкам, найденным в бойлере. Хотя ни одной фотографии, показывавшей его в возрасте старше двадцати, я не нашел, даже по этим я мог хорошо представить, каким он стал взрослым. Крупным, с мощным костяком.

Никак не похожим на беспомощного инвалида, которого Лола называла своим сыном.

В общем, об этом необходимо было рассказать Уэлану. Поставив фотографию на место, я достал телефон, чтобы позвонить ему. Однако стоило мне выбрать на дисплее его номер, как на лестнице послышались тяжелые шаги Лолы. Поэтому вместо голосовой связи я открыл окно для текстового сообщения, торопливо набрал короткую фразу: «проврт стмтлгч карту ГЛ» и нажал кнопку «отправить».

Надеясь, что Уэлан поймет, в чем дело, я убрал телефон в карман и повернулся к двери. Увидев меня у серванта, Лола остановилась. Взгляд ее метнулся к фотографиям, которые я рассматривал.

– Славный он был мальчик, мой Гэри, – произнесла она.

Я отошел от серванта, старательно скрывая охватившее меня волнение.

– Когда он остался без передних зубов?

Мой вопрос, похоже, не удивил ее. В руке Лола держала свернутую трубкой газету, но кошелька я не увидел.

– В шестнадцать лет.

– В таком возрасте это болезненно. Как это случилось?

– Их выбил ублюдок, называвший себя его отцом. Он говорил, что случайно, но мне-то лучше знать.

По спине снова пробежал холодок. Я и раньше предполагал, что обладатель зубного протеза остался без передних зубов в результате насильственного действия. Зубы, выбитые алкоголиком-отцом, намеренно или нет, полностью соответствовали этой версии.

– Он носил мост или протез? – спросил я.

– А вам-то что?

Теперь в голосе Лолы явственно звучало подозрение. От необходимости отвечать меня спас телефон, который снова зазвонил.

Лола усмехнулась:

– Отвечать что, не будете?

Я достал телефон из кармана. Уэлан. Вероятно, он получил мою эсэмэску, но говорить с ним сейчас я не мог. Я нажал отбой и, прежде чем убрать телефон в карман, перевел его в бесшумный режим.

– Что, не хотите говорить с ними?

– Может подождать.

Лола продолжала смотреть на меня с хитрой улыбкой. Я вдруг ощутил тревогу; инстинкт почти кричал: «Убирайся отсюда, немедленно!» Но ведь все это вздор, правда? Она старая женщина. И потом, все это зашло слишком далеко.

– Кто был в постели, Лола?

– О чем вы?

– Это был не Гэри, правда?

– Думаете, знаете все, да?

Нет, всего я не знал. Однако начинал догадываться.

– Гэри умер, да? – тихо промолвил я.

Губы Лолы дрогнули, взгляд скользнул по фотографиям на серванте. По морщинистой щеке стекла слеза, потом другая.

– Это был мой мальчик, – прошептала она. – Мой славный мальчик.

Несмотря ни на что, мне было ее жаль.

– Я знаю, вы хотели защитить его, но это невозможно. Теперь уже невозможно, – мягко произнес я. – Все кончено.

– Кончено? – огрызнулась Лола. – Думаете, это может закончиться? Моего Гэри нет! И все из-за них… из-за этих троих подонков! Да они его башмаки лизать недостойны! – Она смахнула слезы тыльной стороной ладони.

Я услышал достаточно. Борясь с тошнотой, я потянулся к телефону.

– Я звоню в полицию, Лола. Вы должны рассказать им, что сделал Гэри.

– Что он сделал? – Рот ее скривился в ухмылке. Она шагнула ко мне, продолжая сжимать в руке газету. – Говорила я уже: мой Гэри был хороший мальчик. Он и мухи не обидел бы.

Неожиданно Лола метнулась вперед, выставив газету перед собой. Я отпрянул, но споткнулся о чертову кровать. Пока я пытался встать, газета упала, и под ней обнаружилась длинная черная трубка. Я попытался выбить ее у Лолы из руки, но тупой конец трубки все же скользнул по моей груди.

Меня пронзила жуткая боль.

И я перестал дышать.

Боль была чудовищная – страшнее всего, что мне приходилось пережить. Мир превратился в ослепительно-белую вспышку, а все до одного нервы в моем теле буквально визжали. Я упал обратно на кровать, мышцы свело судорогой. Во рту ощущался медный вкус крови. Я слышал, как сердце сбилось с ритма, чувствовал, как задыхаются лишенные притока кислорода легкие. Потом грудь шевельнулась, и я вновь обрел способность дышать.