Инге Кристенс - Руны смерти, руны любви [litres]

Оле одинок и нелюдим.

Оле – алкоголик.

У Оле проблемы с отношениями. Женщин Оле заменяет бутылка.

Оле любит работать в одиночку.

Иногда Оле говорит весьма любопытные вещи. Вот, хотя бы, не так давно нес околесицу про древних скандинавов и богиню смерти Хель. А если это была не околесица, а нечто большее? Как он сказал «смерть есть ни что иное, как половой акт между умершим и хозяйкой загробного мира Хель»? А для некоторых смертью закончился половой акт с Татуировщиком…

Рикке думала два дня, два долгих дня. Старалась, чтобы никто, и в первую очередь сам Оле, ничего бы не заподозрил. Кажется, получилось. К причудам Рикке в полицейском управлении давно привыкли, считая ее нелюдимой букой. Чуть больше замкнута чем обычно? Святая Бригитта, да кто это может заметить?!

Раньше подозревать и строить теории получалось не в пример легче, потому что у Рикке был союзник в полицейском управлении, причем не где-то там, а в самом отделе убийств. А теперь Рикке подозревала этого союзника и не кому было ей помочь.

Можно было обсудить свои подозрения с Хенриком, что Рикке и сделала.

– Ну, ты и придумала! – покачал головой Хенрик. – Да быть такого не может! В то, что Татуировщиком был Нильс легко можно поверить, но чтобы этот старый сенбернар со снулыми глазами оказался серийным убийцей… Рикке, милая, по-моему, ты чрезмерно увлеклась этой детективной игрой. Убийца мертв, а игра тебя не отпускает, вот ты и выдумываешь всякую ерунду.

Старый сенбернар со снулыми глазами? А ведь верно – в Оле есть что-то от сенбернара, не сразу, но уловимое сходство. Глаза у него, правда, не снулые, это Хенрик преувеличивает. Скорее – уставшие, но нередко они бывают и живыми.

В последнее время, не иначе как от постоянного перенапряжения, умственные способности Рикке оставляли желать лучшего. Вот и сейчас она сначала поделилась с Хенриком своими сомнениями по поводу Оле и только потом поняла, какую непростительную ошибку совершила. И как психолог, и как любящая женщина. «Подставляя» Оле в Татуировщики она давала понять Хенрику, что он убил не серийного убийцу-маньяка, а обычного буйного во хмелю обывателя. Да, Нильс сам напросился, он первым набросился на Хенрика и не с пустыми руками набросился, но для человека, случайно убившего ближнего своего, гораздо комфортнее считать убитого монстром, нежели пьяным придурком. Совершенно иная психологическая окраска, совершенно иное восприятие. Хенрик держится молодцом, как и подобает настоящему мужчине, но он переживает в связи с убийством Нильса, не может не переживать. А Рикке, вместо того, чтобы помочь, к этому ее обязывает и человеческий и профессиональный долг, льет кипящее масло на свежие раны. Если бы не она, Хенрик не убил бы Нильса. Помни об этом, Рикке!

В ту же ночь Рикке попыталась искупить свою невольную вину старым, как мир, способом. Она не отдавалась Хенрику, а ублажала его, думая только о его удовольствии и совершенно пренебрегая своим. Хенрику, должно быть, нечасто доводилось оказываться в роли сосуда, в который неиссякаемой струей вливается наслаждение. Он обычно привык не только получать, но и дарить, и поэтому вначале выглядел немного ошарашенным. «Так, должно быть, ведут себя профессионалки», – думала Рикке, нежно водя губами по напрягшемуся естеству любовника и слушая его протяжное постанывание. Вначале действиями Рикке руководило раскаяние, но понемногу она вошла во вкус. Наслаждение, которым был переполнен Хенрик, не могло не передаться ей хотя бы частично. А еще, играя на Хенрике словно на музыкальном инструменте, Рикке испытала нечто вроде упоения властью. Музыкант же властвует над инструментом, разве не так? От его прикосновений зависит какой звук сейчас прозвучит…

– Рикке! – напрягшись всем телом, Хенрик хотел сказать, точнее – прохрипеть что-то еще, но захлебнулся и забился под Рикке в оргазме так мощно, что едва не сбросил ее на пол.

«Родео», отстраненно подумала Рикке, чувствуя, что вот-вот ее тоже унесет к облакам. Она склонилась над Хенриком так, чтобы левый сосок скользнул по его губам и, одновременно вжалась своим пышущим жаром лоном в его не менее горячее тело. Хенрик, все еще пребывавший на границе между мирами, вознамерился поймать дерзкий сосок губами, но промахнулся, то есть – слишком рьяно устремился в погоню и вместо губ на соске сомкнулись зубы. Сомкнулись всего на мгновение, причинив Рикке острую, но очень сладостную боль, которая стала последней ступенью на пути к оргазму, последней каплей возбуждения, за которой сразу же последовала разрядка. В результате Рикке все же свалилась на пол, а Хенрик, вместо того, чтобы поднять ее, всхлипывающую и дрожащую, скатился следом и жадно припал губами к ее влажному трепещущему лону. Не успев спуститься с небес на землю, Рикке взлетела еще выше и летала целую вечность, потому что полет незаметно перешел в сон. Усталость брала свое.

Подозрения в адрес Оле Рикке спрятала в самый дальний ящик, да еще для верности закрыла его на ключ. Эта проблема была из числа тех, которые надо решать очень осторожно. Малейшая оплошность и Рикке придется забыть про карьеру психолога (психологи, подкапывающиеся под инспекторов в полиции не задерживаются), а то и расстаться с жизнью. Самое трудное – продолжать общаться с Оле, как ни в чем не бывало. Но общаться надо, ибо у Рикке было только одно средство, одно оружие, которым она могла воспользоваться – знание человеческой психологии. Психологический поединок требовал общения с Оле. Рикке поклялась, что она выдержит и еще поклялась, что если ее подозрения не подтвердятся, то она сама расскажет о них Оле. Поставит ему выпивку и признается.

Вскоре она передумала. Решила, что выпивку поставит, а признаваться не станет, потому что это может сказаться на отношениях. Эти рассуждения были пустым кокетством, игрой в прятки с самой собой, средством, которое помогало скрывать свои подозрения. Возможно, Рикке выдала бы себя, если бы не была настолько занята Хенриком, что Оле, как вероятный Татуировщик, отошел на второй план. Немного раньше Рикке невозможно было даже представить, что что-то может быть для нее важнее поимки Татуировщика, гораздо важнее, несоизмеримо важнее… А теперь она не могла представить ничего более важного и значимого для себя, чем состояние Хенрика. Пусть у Хенрика будет все хорошо… Только бы у Хенрика было бы все хорошо… У Хенрика должно быть все хорошо…

Рикке не работала с Хенриком как профессиональный психолог, потому что это шло бы вразрез со всеми принятыми правилами, корпоративной этикой и здравым смыслом. Отношения между психологом и пациентом могут быть только рабочими и никаким больше. Но порекомендовать Хенрику хорошего специалиста-психоаналитика она могла и не преминула этого сделать. Порекомендовала даже двоих, на выбор – мужчину и женщину, но Хенрик ответил, что никакого особенного дискомфорта, во всяком случае, такого, чтобы ходить к психоаналитикам, он не испытывает. Жаль, конечно, что так все случилось, вспоминать об этом неприятно, но винить он себя не винит, потому что действовал ради спасения Рикке, а не Нильса убивать совсем не хотел.