Валерий Шарапов - Сыщики 45-го

– Ладно, открываю, ваша взяла, – проворчал из-за двери Конышев. – Кладу пистолет на пол…

И он действительно что-то положил на пол! Потом заскрипела проворачиваемая собачка замка. Алексей бы не попался на эту удочку, но Куртымов… Он подался вперед, шагнул под дверь. Алексей успел возмущенно зашипеть, вскинул руку…

Поздно! Из дома загремели выстрелы, пули в щепки разнесли хлипкую дверь. И все это досталось Куртымову! Оперативник извивался, кричал от боли, у него подкосились ноги, он покатился с крыльца.

Алексей тоже открыл огонь, выставив только руку. Он высаживал патрон за патроном. Пули доламывали дерево, легко пролетали внутрь. Он расстрелял всю обойму – и надо же, дождался стона.

Пустая обойма выпала из рукоятки, он загнал новую, передернул затвор и пошел на приступ. Он пнул по двери, она распахнулась, повиснув на петлях. Алексей бросился внутрь с боевым воплем, снова стрелял.

Конышев был жив! Он убегал в глубь жилища, держась за простреленный бок, валко перешагнул через порог, ушел в крохотную спальню. На пороге обернулся, дважды выстрелил. Алексей отпрянул, щепа вонзилась в кожу виска, вызвав острую боль. Несколько секунд он был дезориентирован. За это время Конышев пробежал свою спальню, распахнул окно.

Снова загремели выстрелы, кто-то закричал. Там же Вишневский!

Капитан стиснул зубы, кинулся через комнату в спальню, но Конышева уже и след простыл, только оконная рама с разбитым стеклом еще ходила ходуном. Он бросился к окну, полный отвратительных предчувствий, перевалился через подоконник.

Вишневский лежал на боку в крохотном палисаднике, корчился, стонал.

– Ты жив? – кинулся к нему Черкасов.

– Жив я… – выдавил Стас. – Время не теряй, командир… Возьми его, или прибей к чертовой матери… Он на соседнем участке…

Часть забора действительно была выломана – эти доски еще до революции сгнили! Алексей пролез в пролом, бросился на землю, увертываясь от пуль. Конышев грузно бежал по грядкам. Он продолжал держаться за бок, ноги заметно подкашивались. У Алексея пот струился со лба, глаза невыносимо щипало.

– Конышев, остановись! – проорал он, вставая на колени.

Тот обернулся, выпустил еще пулю. Алексей распластался. А когда вскочил, чтобы открыть огонь, предатель уже куда-то проваливался. Кричал с надрывом, трещали доски. В яму угодил! Как это кстати! Алексей побежал, пригибаясь, давил какие-то посадки, путался в разбросанных досках.

У преступника еще не иссякли силы, он высунулся из ямы, открыл огонь. Алексей влетел на молодые картофельные всходы, трухлявая фанера выстрелила из-под ноги, тоже отправилась в полет. Он повалился метрах в десяти от ямы, дважды выстрелил с вытянутых рук.

Ответного выстрела Алексей не дождался. Он напряженно всматривался во тьму, палец дрожал на спусковом крючке. Два патрона в пистолете, а в кармане третья запасная обойма.

В окрестных домах уже шумели люди, хлопали окна. Впрочем, дом, на участке которого разворачивались события, не подавал признаков жизни. Попрятались жильцы. Пальбу слышали со всех сторон, скоро патрули подъедут…

– Петр Антонович, ты здесь? – поинтересовался капитан.

– Здесь, товарищ капитан, и не надейся… – прокряхтел Конышев.

– Куда провалился-то?

– Да хрен поймешь… Сарай, наверное, разбирали, дырка в земле осталась…

– Пистолет выбрасывай и выползай, хватит дурковать. Скоро патруль подскочит. А тебе медицинская помощь нужна.

– Ничего, перебьюсь пока… – Он с трудом говорил, боль душила.

– Кто твои сообщники, Петр Антонович? Все равно придется говорить, давай уж сразу.

– А вот этого, Алексей Макарович, ты никогда не узнаешь, уж не обессудь…

– Почему так вышло, Петр Антонович? Ты же не выдуманный персонаж, реально геройствовал в войну, в партизанах был, семью твою каратели убили…

– Каратели, говоришь… – Конышев засмеялся, но это больше походило на хриплый кашель. – Это сказочка для тех, кто не знает, что произошло на самом деле… В лесу они прятались от карателей, зимой было дело. Мы немцев хорошо потрепали, они уходили разрозненными группами. Человек пять фрицев на мою семью нарвались в землянке, схватили, потащили с собой… А когда наши стали из леса орать, чтобы сдавались, прикрылись моей Аленой и сыновьями-подростками Пашкой и Сережкой… Пятились к оврагу, а этих, как щит, использовали… Партизаны выпившие были, им по хрен мороз, открыли огонь и всех положили… Потом дошло, что натворили, моих оттащили, сложили отдельно – как будто немцы расстреляли…

– Но это война, Петр Антонович. Значит, была суровая необходимость.

– Не было суровой необходимости… Обычная раненая солдатня из вермахта, с ними унтер-офицер… Ну, ушли бы – да и черт с ними… Постарались, герои. Я позднее узнал, что было на самом деле. Баба из соседнего села на опушке пряталась, все видела… Никому не сказал, что знаю. Пусть будут каратели – ладно… И что интересно, заправлял этой группой наших товарищей Нестеренко Павел Евдокимович, нынешний секретарь горкома…

– Что ж вы с ним не рассчитались в первую очередь?

– Успеется, дойдет черед и до Павла Евдокимовича…

– То есть преисполнился ты с той поры лютой ненависти – к коммунистам, к своей стране, к существующему строю…

– Да уж невзлюбил, прав ты, Алексей Макарович. Ожесточился, зачерствел, совесть кончилась. Понял в один прекрасный момент, что теперь вам всем буду глотки рвать – до самой смерти…

– Но рассудок-то ты сохранил. Вон как рядился под своего – распутывал преступления, в которых сам же и участвовал… Ладно, не о высоких моральных категориях сейчас речь. Кто твои сообщники? Или хочешь об этом рассказать в другой обстановке?

– Вовсе не хочу рассказывать… – Конышев снова засмеялся, от этого смеха кровь застыла в жилах. – Пусть заканчивают, что я с ними не закончил. Вам никогда до них не добраться…

С улицы донесся шум – подъехала машина, выгружались люди с оружием.

– Выходи, Петр Антонович, у тебя все равно патроны кончились. Это конец, признайся.

– Неправда, есть еще один патрончик…

– И на что он тебе?

– А ты догадайся…

Страшное предчувствие заставило Алексея вскочить. Только не это! Выстрел прозвучал из ямы – как из ржавого ведра. Капитан бросился вперед, схватившись за голову. Словно специально, вылезла луна, чтобы издевательски все осветить!

Конышев лежал на дне ямы, подогнув ногу. Из разбитой височной кости выползала черная каша.

Алексей закачался, опустился на корточки. Тошнота сдавила горло. Он снова допустил ошибку – теперь уже с фатальными последствиями…

Дальше все было как в липком, плохо пахнущем сне. Он орал ломающимся голосом: «Не стрелять! Уголовный розыск, капитан Черкасов!» По огороду топали люди с автоматами. Он брел обратно, пролез через дыру в заборе.