Николай Леонов - Мертвопись

– Ну да, – кивнул Миронов. – Ну, так вот эти и заказали твоего парня. Которые с погонами. Своими их для тебя называть не буду, но из ваших они. Удивился?

– Нет, не удивился. Я много чего успел тут узнать.

– Ты знаешь, начальник, – устало заговорил вор, – я ведь всю жизнь с вами враждовал, потому что хотел жить по-своему, а это вам не нравилось. Каждый за свое дрался. Только вот когда я с такими, как ты, сталкивался, я уважал даже ментов. Когда человек не за зарплату работает, а за совесть, когда это его вера, религия, то я уважаю. А тех, кто лямку тянет, кто на часы посматривает, кто бесится, что нас много и ему пораньше домой уйти нельзя, те погань. И тех, кто «гнилые», тоже не уважаю. Он же, падла, мундир надел, а сам похлеще нашего ворует. Я не подряжался за государство стоять, но если пришлось бы шпиона встретить, я первый бы ему перо под ребрышко сунул или вам бы мигнул. Потому как родина, своя страна. Это наши с вами дела, и они никого не касаются, а вот когда продают свою родину, свою веру, свою работу, тут я сам готов горло перегрызть.

– Слушай, Мирон, – насторожился Гуров, присматриваясь к вору. – А ты чего так разнервничался? Тебе-то что до наших гнилых полицейских?

Миронов поднял глаза на сыщика, о чем-то напряженно размышляя. На что он пытается решиться, подумал Лев. Сказать правду или нет? Серьезное решение для вора – пойти на откровение с сотрудником уголовного розыска. Миронов потер руками лицо, как будто стирал с него прошлое, свои сомнения. Наконец отнял руки от лица и заговорил твердым голосом:

– Какое дело, говоришь? Да никакого уже. Раньше ненавидел, порвать был готов, а сейчас мне все равно. Вам с ними жить, вы и решайте. А я отжил свое. Хочешь, я тебе всех сдам? Всех в этом городе, а ты мне дай честное слово, что поможешь в одном деле.

– Даже за такую услугу от тебя я не могу дать честного слова, что выполню то, чего не знаю. А вдруг ты мне предложишь долг свой нарушить, закон?

– Не предложу. Ты – Гуров, тебе пустого не предложу. Нет тут криминала, начальник, это личное. И просить хочу за душу безгрешную.

– Говори, а потом решим, – покачал головой Лев.

– Не оставь дочку мою. Я тебе напишу, где она и как. Помоги ей, начальник! Век буду богу молиться. С того света буду молить.

– Дочь? – Гуров ошарашенно взглянул на Миронова. – Ну, удивил! Как же ты так с вашими воровскими понятиями и законами вольно обошелся. Может, и жена есть?

– Нет у меня ни жены, ни семьи, – горько отозвался Миронов. – Вор я! А вот дочь есть. Любил я одну женщину, сильно любил. Может, единственный раз в жизни по-настоящему. Все готов был ради нее бросить!

– А почему не бросил?

– Не смог. Сел я тогда, надолго сел. А она, когда узнала, кто я на самом деле, все бросила и уехала. Беременная уехала, я это узнал. Потом долго искал ее. Нашел недавно, почти через двадцать лет. Я дам адресок, начальник, съезди, узнай, как они там. Если чем помочь надо, ты помоги, а?

– Обещаю, – кивнул Лев. – Только если дочь не знает о том, кем ты был, я думаю, ей и не надо рассказывать. Ты-то хоть понимаешь, что ей нечем гордиться? Или ты мечтал, чтобы она пошла по твоим стопам, воровайкой стала известной, по колониям полжизни прошлялась? Этого хочешь?

– Нет, – помотал головой Миронов. – Ни моей судьбы я ей не хочу, ни судьбы матери, которая скрывает от дочери имя ее настоящего отца.

– Ладно, Миронов, я не буду терзать тебе душу, не полезу в нее со своими понятиями. Твоя жизнь, твои ошибки. Я не священник и не врач. Я опер, и моя работа в другом заключается. Другие язвы общества лечить.

– Презираешь? – усмехнулся Мирон.

– Ты бы удивился, если бы я сказал «нет», – ответил Гуров. – Мне никогда не понять, зачем люди сами, своими руками гробят свою жизнь ради дешевых иллюзий. Жить за счет других, обворовывая ближнего своего, не позволит ни одно государство и ни одно общество. На что все вы надеетесь? Или это для вас просто игра с адреналином? Поймают – не поймают. И когда поймают. А до того времени я король жизни? Знаешь, Мирон, щадя твое самолюбие, я не стану говорить, что медики давно узнали, что склонность к воровству – это болезнь. Поэтому не презираю. Все, я был честен с тобой.

– Я знаю. Раз приехал язвы лечить, то лечи! Я тебе сдам кое-кого в этом городе. Тех, кто устроил тут такой беспредел, что ни в одной колонии не снилось, где администрация вожжи опустила. Здесь, в Усть-Владимирове, Гуров, чистый «Владимирский централ» устроили. Владимировский, так уж точнее. Только «паханы» здесь в погонах. «Блатные» работают на «уголовку», «уголовка» творит беспредел и использует для этого «блатных», держат их на жестком «кукане» и их руками творят все, что хотят. Вы там, в Москве, упустили этот городок из внимания, а он ссучился на корню. Я когда-то пытался сам его в руки заграбастать…

– Знаю, у вас была маленькая война со Слоном, так? А потом Слона-Савичева нашли в лесополосе. Он проиграл, но и ты тоже.

– Не в Слоне дело. Это все пыль. Я почему Лехе Тульскому этот заказ отдал? Думал, перегрызитесь вы там все, поубивайте друг друга, раз что-то не поделили. А еще потому, что прижали они меня сильно. Одно успокоение, что жить в этом дерьме мне уже недолго. Это у нас общак, это мы с каждого с доходов бабки собираем в общий котел, чтобы своим помогать. А эти твои… они ведь все себе на карман норовят.

И Мирон стал рассказывать, как лет восемь назад появились в городе Семанов и Половец, как пошли они вверх по служебной лестнице. Что начальник УВД рохля, который норовит «и нашим, и вашим». Но Семанов ему отчеты красивые делает для Москвы, и никого не трогают. Рассказал, что и невинных сажают, и шантаж процветает, что в городе существует свой внутренний криминальный налог, который платят все предприниматели. Что крупный бизнес отсюда ушел, а областное правительство получает отсюда хорошие откаты и красивые отчеты по экономическим и социальным вопросам и не лезет в это болото.

– Слушай, Мирон, – хмуро спросил Гуров, – восемь лет назад у вас здесь был убит майор милиции Морев. По официальной версии, он погиб во время драки с пьяными хулиганами. Что ты знаешь об этом деле?

– Вопросы ты задаешь, начальник! – Миронов весь подобрался, как будто съежился. – Восемь лет прошло.

– Не юли, Мирон! – с угрозой в голосе проговорил Лев. – Я пустых вопросов не задаю! Майор был убит не ножом, как это указано в деле, а застрелен из пистолета Макарова. А раньше из этого пистолетика убили бойца из бригады Слона, с которой вы воевали. И до этого он всплывал в вашем городе, когда ты уже был здесь. И самое неприятное, Мирон, что из этого же самого пистолета недавно пыталась покончить с собой дочь того самого майора. Восемь лет спустя, Мирон.

– Да ты подожди, не горячись, – явно смутился вор. – Я обещал тебе «все как на духу», значит, так и будет. Зуб у меня большой на местную полицию, и я тебе их всех сдам. И ту историю тоже сдам. Я тебе их под такую статью подведу! Раньше такие расстрельными назывались, а теперь до скончания века можно просидеть в камере. Что слаще, не знаю, пусть они сами испытают. Короче, заказали того майора, про которого ты говоришь. Чего-то он там пронюхал, информация у него была на Семанова, а Половец все организовал и меня заставил в это вляпаться. Мой человечек стрелял.