Песах Амнуэль - Расследования Берковича 10 [сборник]

Как бы то ни было, однажды муж ушел, снял квартиру в другом городе, но что самое ужасное — сын ушел с отцом. Где это видано — от живой матери? Но что она могла поделать? Левушке уже восемнадцать, скоро в армию, сам решает, как и с кем ему жить.

Фаня осталась одна. Поменяла квартиру, теперь у нее была однокомнатная — салон, он же спальня. Работала на двух работах, из сил выбивалась, но на жизнь, в общем, хватало. Мужчины для нее больше не существовали, но появилась подруга — Дорит Глезер, коренная израильтянка, ни слова не понимавшая по-русски. Они работали вместе — Дорит была в фирме секретаршей, а Фаня убирала. Дорит как-то поинтересовалась, отчего у Фани круги под глазами, та не выдержала, рассказала, как умела, Дорит приняла живое участие, и с тех пор они часто беседовали, бывали друг у друга в гостях. Дорит тоже жила одна, была, как сейчас говорят, self-made woman — женщиной, сделавшей свою судьбу. Она вывела Фаню из состояния депрессии и опекала, как могла.

В день, когда Фане исполнилось сорок, только Дорит она и позвала к себе на день рождения. А кого еще? Некого. Лева поздравил мать по телефону, а бывший муж даже поздравлять не стал — так, видимо, она была ему противна.

Пакет, который Фаня достала из почтового ящика, она вскрыла незадолго до прихода подруги: внутри была поздравительная открытка и коробка с конфетами. Фаня удивленно вертела открытку в руках, когда пришла Дорит с букетом гвоздик.

— От кого? — поинтересовалась она.

— Понятия не имею, — сказала Фаня. — Тут написано, но я плохо читаю на иврите.

Дорит отобрала у подруги листок и прочитала: «Счастливого дня рождения! Кондитерская фирма „Ласточка“. Покупайте нашу продукцию, и вам всегда будет сладко в жизни».

— Реклама, — заявила Дорит. — Я знаю, как это делается. Берут в муниципалитете списки жильцов с датами рождений — это незаконно, но если по знакомству, то все дозволено… И рассылают к дням рождения. Так появляются новые клиенты. Хорошие конфеты, кстати, очень вкусные, я их обожаю.

— Да? — сказала Фаня. — А я к сладостям равнодушна.

Сели за стол, выпили вина, съели салаты и курицу-гриль, потом настала очередь испеченного Фаней тортика. Коробка лежала на столе, и когда Дорит собралась уходить, Фаня сунула конфеты ей в сумку.

— Я их все равно есть не буду, — сказала она, — а ты любишь.

Утром, придя на работу, она убрала в комнатах и стала ждать Дорит, но подруги все не было, шеф начал злиться и позвонил ей домой. Телефон не отвечал, и шеф сказал Фане:

— Я знаю, что вы дружите. Зайди к ней, когда закончишь уборку, скажи: если она заболела, то нужно предупреждать. Так и без работы можно остаться!

Фаня долго звонила в дверь. Потом прошлась по магазинам, вернулась и звонила опять. Куда могла Дорит отправиться, не предупредив ни шефа, ни Фаню и никого вообще? Вечером Дорит все еще не отвечала, на следующее утро ситуация повторилась, и только тогда шеф позвонил в полицию. Но прошло еще несколько часов, прежде чем полицейские решили взломать дверь. Дорит лежала в салоне на полу и была холодна, как лед. По свидетельству эксперта, женщина была мертва уже больше полутора суток.

Дело попало к инспектору Хутиэли, в паре с которым работал эксперт Хан — достаточно опытный дуэт, и заключение они сделали однозначное: отравление синильной кислотой. Кислота оказалась к конфетах — открытая коробка лежала на журнальном столике, нескольких конфет не хватало. Экспертиза показала: отравлен был весь верхний слой конфет — не меньше двух десятков штук.

Узнав о страшной судьбе подруги, Фаня едва не лишилась чувств.

— Это я! — кричала она. — Это меня! А я ей подарила!

Инспектору Хутиэли с трудом удалось успокоить женщину, после чего он узнал правду о посылке. Сохранилась и открытка, о которой эксперт Хан сказал коротко: «Подделка». Кондитерской фирмы «Ласточка» в Израиле не существовало, текст был отпечатан на цветном принтере.

— Если бы вы попробовали конфеты раньше, чем пришла Дорит, — сказал Хутиэли, — то погибли бы вы, а не она. Есть среди ваших знакомых кто-то, желавший вам смерти? Кто-то, знавший ваш день рождения?

— Никто, кроме…

И действительно, кто, кроме бывшего мужа, мог так ненавидеть Фаню? В тот же день Юлия Бродского задержали по подозрению в умышленном убийстве. Он отрицал все, кроме того, что терпеть не мог бывшую жену — уж это отрицать было невозможно.

— Борис, — сказал Хутиэли инспектору Берковичу, войдя к нему в кабинет незадолго до окончания рабочего дня, — ты слышал, конечно, о покушении на Фаню Бродскую? Погибла ее подруга. Я вторые сутки бьюсь с этим типом, Юлием. Он плохо говорит на иврите, я — по-русски…

— Понял, шеф, — сказал Беркович. — Поприсутствовать на допросе?

— Допроси его сам. Нужно, чтобы он сказал, где печатал поздравление и откуда взял яд. Информация нужна сегодня, иначе завтра судья не продлит срок задержания.

— Хорошо, — согласился Беркович.

Юлий Бродский произвел на него впечатление человека, сломленного жизнью. Жена оказалась стервой, работу он недавно потерял, сын закончил школу без аттестата зрелости… В общем, все плохо. Но конфет он не посылал. Яда у него нет и не было. Фаня сделала ему много зла, но — убивать?

— Слабый человек, — сказал Беркович инспектору Хутиэли после допроса. — Уйти от жены — максимум, на что он способен. К тому же…

Беркович замолчал, задумчиво постукивая карандашом по столу.

— Что «к тому же»? — переспросил Хутиэли.

— Есть одно соображение… — уклончиво протянул Беркович. — Ума у Бродского не хватит, чтобы придумать трюк с конфетами.

— Полагаешь, что у него был сообщник? — оживился Хутиэли и тут же одернул себя: — Нет, Борис, это слишком сложно.

— Конечно, — согласился Беркович. — Такие убийства в компании не совершают…

На следующее утро судья Липман выпустил задержанного под залог в десять тысяч шекелей, поскольку обвинение не смогло представить надежных доказательств того, что именно этот человек послал Фане Бродской отравленные конфеты.

— Эх, Борис, — сказал Хутиэли, — я надеялся, что ты сумеешь разговорить этого типа. Теперь он может сбежать.

— Куда? Некуда ему бежать, у него здесь сын. А разговорить я его все-таки сумел. Вот только выводы сделал не такие…

— Что значит — не такие? — рассердился Хутиэли. — Ты считаешь, что конфеты послал не Бродский?

— Уверен в этом, — кивнул Беркович.

— Мотив был только у него, — напомнил Хутиэли.

— Не только, — возразил Беркович. — Шеф, дайте мне время до вечера, я хочу навести кое-какие справки.

— Во-первых, я тебе больше не шеф, — вздохнул Хутиэли, — оставь этот официальный тон. Во-вторых, делай что считаешь нужным, разве я тебе когда-нибудь мешал? Но к вечеру изволь представить соображения.