Александр Аввакумов - Поверженый король

Лобов готов был услышать что угодно, но только не это. Он просто не мог представить, что его друга больше нет. Ему приходилось терять на войне своих товарищей, но там была война, а здесь, в мирном городе, убит его друг!

Лобов готов был закричать от душившей его боли, но вместо крика из горла вырвался лишь какой-то хрип. Он поднял глаза, в дверях комнаты стояла его супруга, укрывшись шерстяным пледом. Её плечи вздрагивали от рыданий.

Участковый инспектор, осмотрев помещение, направился к выходу.

— Вот что, Лобов. Тебе придётся прийти в милицию и написать заявление о покушении на тебя. Так нужно.

Закрыв за ним дверь, Лобов стал спешно одеваться.

— Толя, только не делай этого, — продолжая плакать, просила жена. — Я знаю, что ты собираешься делать. Я прошу тебя, не делай этого. Месть не лучший советник в этом деле. Подумай обо мне, ведь это муж моей сестры. Как я буду смотреть в её глаза?

— Не плачь, Валентина. Не переживай лишнего. Всё будет, вот увидишь, нормально.

Он шёл по улице, не обращая внимания на людей, которые здоровались с ним. В его голове зрел план мести, и чем он больше его детализировал, тем ужаснее он казался ему. Однажды Лобов прочитал одну цитату, которая надолго застряла у него в голове. Именно сейчас он вспомнил её и повторил про себя: «Если человек начинает мстить моментально, он безумен, а если с истечением времени, то он трус».

Лобов не хотел быть ни безумцем, ни трусом. Он считал, что он сделал достаточно большую паузу в своей жизни, которая привела к убийству Громова. Если бы он раньше свёл счёты с Галкиным, Громов бы наверняка был бы жив.

— Анатолий Фомич! — услышал он за спиной знакомый голос. — Я чуть ли не километр иду за Вами, и всё время кричу Вас.

Лобов оглянулся назад и увидел идущего вслед за ним Хлебникова по кличке Батон, который работал продавцом пива на одной из точек города.

— А, это ты, Батон, — произнёс Лобов, — на ловца и зверь бежит. Срочно собери всех ребят к обеду в кафе. Пусть приходят.

— Всё понял, Фомич, ребята будут тебя ждать, — ответил Батон.

Лобов вошёл в кафе. В помещении, кроме ребят Лобова, больше никого не было.

— Батон, закрой дверь, чтобы нам никто не мешал, — приказал Лобов.

Тот вскочил со стула и скрылся за дверью. Через минуту он вновь появился и уселся на свой стул. Лобов обвёл собравшихся ребят оценивающим взглядом и, увидев, что все внимательно смотрят на него, произнёс:

— Вы знаете, что сегодня утром выстрелом в затылок из обреза охотничьего ружья был убит наш товарищ и мой личный друг Юра Громов. Это убийство совершили люди Галкина. Они вчера стреляли в меня, однако промахнулись и, по всей вероятности, решили отыграться на моём друге. Я не знаю, как вы, но жить так дальше просто нельзя. Если мы им не ответим, то завтра они убьют ещё кого-нибудь из нас. Может, тебя, Батон, а может, и меня. Им нужны наши деньги, и они хотят просто запугать нас этим убийством. Сейчас нас здесь всего восемь человек, это мало, чтобы открыто бороться с ними. Их не меньше тридцати человек, и у них есть оружие. Все вы молодые, и я не могу вас насильственно заставить делать что-то противозаконное, каждый из вас должен сейчас решить, с кем он, со мной или нет. Тот, кто боится и не хочет связываться с Галкиным, может сейчас подняться и уйти отсюда. Это его право, и я не стану судить и удерживать этого человека, но тот, кто останется, тот должен знать, что мы вступаем в войну, в которой каждый из нас может погибнуть. Решайте сами, на раздумье я даю пять минут.

Ребята зашумели, обсуждая сложившуюся ситуацию. Каждый говорил, стараясь убедить другого в необходимости противостоять группировке Галкина.

Время истекло, Лобов поднял руку и произнёс:

— Кто из вас решил уйти? — спросил он ребят.

Однако никто из ребят не встал и не вышел.

— Фомич, у меня вопрос. Получается, что с сегодняшнего дня мы превращаемся в таких же бандитов, как и люди Галкина. Скажи, чем мы будем отличаться от них?

Лобов посмотрел в сторону говорившего парня и улыбнулся.

— Гаранин, неужели, для тебя так важно, как тебя будут называть люди? Главное сейчас — быть при бабках. Пока мы все работаем, и нам вроде бы всего хватает. Но это пока. Вы посмотрите, как живут отдельные люди, и вы сразу же поймёте, что они живут не на законно заработанные деньги. Это жулики, и я думаю, что если их тряхнуть, то они в милицию не побегут. Вот с этими людьми мы и будем работать. Сейчас, я думаю, нам нужно достойно проводить нашего товарища. Пусть все видят, что в городе есть сила, которая в состоянии отомстить бригаде Галкина.

Ребята разошлись. Каждый из них хорошо знал, что он должен делать конкретно. Кто-то поехал на кладбище, кто-то пошёл по соседям — собирать деньги на похороны.

Через три дня состоялись пышные похороны Громова. Таких похорон город не видел ещё. Впереди процессии шли молодые девушки, которые бросали на дорогу алые гвоздики. Привезённый из Челнов духовой оркестр честно отрабатывал заказ. Процессию сопровождало человек пятьсот как минимум. Людской поток, словно вода, заполнил узкие улицы города. Для того, чтобы похоронная процессия не перекрыла транспортные артерии города, её сопровождали работники милиции.

Помянув покойного, Лобов с ребятами снова собрались в кафе.

Галкин, как всегда, был в подпитии. Сегодня явно был его день. Они только что приехали из Менделеевска, где встречались с одним из бизнесменов города. Как ни упирался предприниматель, Галкин всё-таки сумел склонить его к совместной работе. Сошлись на двадцати процентах от чистой прибыли. Решающим аргументом в их переговорах оказался пистолет, который показал предпринимателю Галкин.

Галкин свернул за угол дома и, убедившись в отсутствии людей, решил справить малую нужду. Он повернулся лицом к забору и стал медленно расстёгивать ширинку брюк. Вдруг в глазах его потемнело, забор закружился, словно волчок, и он упал на землю.

Галкин очнулся в полной темноте. Голова его раскалывалась от боли. Он провёл рукой по волосам и понял, что его волосы слиплись от крови.

— Если это кровь, — подумал он, — то я, значит, здесь уже давно.

Он попытался подняться, однако это ему не удалось. Правая рука Галкина была прикована к какой-то железке, похожей на скобу, которая торчала из стены.

— Это конец, — решил Галкин.

Он заплакал от этой мысли, хорошо понимая свою беспомощность.

Где-то шла жизнь. До него изредка доносились откуда-то голоса, но определить, кому они принадлежат, он не мог. Его переполненный мочевой пузырь разрывался от боли, однако попытка его расстегнуть ширинку брюк не увенчалась успехом. Замок, вшитый в гульфик, заклинило. Он застонал от бессилия, почувствовав, как по его ногам теплом разливается моча.