Николай Леонов - Лучший среди мертвых

© Макеев А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Двухэтажный дом стоял особняком от основных строений подмосковного городка. Он был давно заброшен: серые обшарпанные стены, увитые ползучим виноградом, провалившаяся крыша, крыльцо с единственной ступенькой, чудом уцелевшей после набега местных жителей. В былые времена он наверняка выглядел куда презентабельнее, остатки перил все еще хранили воспоминания об умельце, старательной рукой вырезавшим на податливом дереве витиеватые узоры. Теперь же дом ни на что не годился, его не снесли лишь потому, что у местных властей не доходили до этого руки. Единственным помещением, которое все еще сохранило стены и пол в приличном состоянии, был подвальный этаж. Северная стена частично рассыпалась, открывая доступ ветру и дождю, в остальном же это было идеальное место для летнего отдыха. Не столичных пижонов, конечно. Для людей без определенного места жительства, проще сказать, для бомжей. Своего рода загородное поместье на теплый период. Должны же и бомжи где-то отдыхать.

В чем заключается отдых людей без рода, без племени? В дешевой выпивке и пустых разговорах. Если с первым случаются перебои, то со вторым проблем не возникает. Язык на месте, отчего не побалагурить?

На старом продавленном диване сидел дряхлый старик, мусолил в зубах добытый на столичной помойке мундштук, в который была вставлена сигарета, и зычным голосом бывшего партийного работника разглагольствовал:

– Я вам так скажу, друзья-товарищи: наклюнулась халява – нечего от нее нос воротить. Это только для толстосумов годится. Им, что ни подай, все негоже. Пойло они подбирают не по марке или вкусовым качествам, а по красоте этикетки да по количеству бабла, которое за него нужно отвалить. Что это за выбор, спросите вы? Я вам отвечу: дерьмо это, а не выбор. Довелось мне как-то принимать одного польского посла, тогда все были помешаны на сплочении государств, не знаю, на кой хрен им это было нужно, но так уж повелось. Жрачки тогда наготовили, на два полка хватило бы, а с питьем – проблема. Стоят мои соратники возле стола, бутылки перебирают. «Хванчкара», «Киндзмараули», коньяк пятизвездочный. Надо бы лучше, да некуда, но им все не то. Беленькую поставить? Или за шипучкой на склад послать? А посол уже в городе, красотами столичными любуется. И так уж вышло, что встречать его и к столу препровождать меня отправили. Я ему: «Пойдем, господин хороший, отобедаем». А он: «Хочу глубинку посмотреть». Это он наши подмосковные колхозы глубинкой называл. Наивный. Телефонов карманных тогда и в помине не было, ну, я и решил проблему сам. Повез его в один из колхозов, завел к мужику в дом, тот с семьей жрачку на стол наметал, по русскому обычаю. Помялся малость, а потом бутыль на стол – бах! Чистейший самогон. Вот, скажу я вам, была встреча! Не ваши «мараули» да «хванчи». Эх и погудели тогда!

– За это тебя из партии и поперли, Тесик. За твою самодеятельность, – вставил неопределенного возраста мужичок, развалившийся на соломенном тюфяке.

Таких тюфяков в подвале было навалено немало, но ни один из них не пустовал. Компания в подвале подобралась веселая. С десяток мужиков устроились вдоль стен. Время от времени наполняя граненые стаканы, наследство от прежних хозяев, выпивали, закусывали крепкими яблоками, уворованными по окрестным садам, и слушали разглагольствования старика.

– Твоя правда, Калмык. – Старик отложил в сторону мундштук, огладил седую бороду. – В один день судьбу мою решили. Хорошо еще, что не вздернули. Но оно того стоило, видел бы ты того польского посла наутро! Рожа помятая, волосы всклокоченные, глаза из орбит лезут. А уж как желудок выворачивало, вспомнить страшно. Помер бы посол, не заставь я его опохмелиться.

– Так ты ему жизнь спас, так, что ли, Тесик? – Долговязый мужик лениво поднялся с тюфяка, желая видеть реакцию старика. – Ты у нас спаситель государственных гостей, верно?

– А ты зубоскаль меньше, Фикса, – ухмыльнулся Тесик. – Забыл, что пять лет как зуб золотой пропил? Налей-ка лучше чарку старику.

– Это мы завсегда рады. – Фикса двинулся к центру комнаты, где на расстеленной газете красовался «гвоздь программы» – двадцатилитровая канистра чистого спирта. – Тебе как, с разводочкой или чистогана?

– Обижаешь старика, – хмыкнул Тесик. – С примесями пусть бабы пустоголовые пьют, а правильные мужики до самой смертушки чистяк употребляют.

– Как бы твои слова пророческими не оказались, – вступил в разговор щуплый мужичок, примостившийся у выхода. – Упьемся до смерти дармовым пойлом, помяните мое слово.

– Хорош дристать, Щуплый, – оборвал его Фикса. – Старик верно говорит: от халявы только идиоты отказываются. Да и за ради чего ему нас травить?

– И все равно, подозрительно это. – Щуплый перебрался поближе к старику. – Подумай сам, Тесик, с какого перепугу этому сытому пижону нас задарма поить?

Тесик принял из рук Фиксы наполненный до краев стакан, в три глотка осушил его и только после этого ответил:

– Больно ты подозрительный, Щупик. Видно, жизнь тебя била, да не добила. Я тебе так скажу: встречаются и среди богачей лохи, а наш благодетель как раз из таких. За что он нам канистру выкатил, помнишь? Дело для него должны сделать. Фундамент рыть – не кишки полоскать, на это время нужно и бабла немерено. Сэкономить мужик решил, что в этом зазорного? А что авансом платеж произвел, так от недостатка ума, вот что я тебе скажу. Решил, что работа спориться быстрее будет, если он нас заранее ублажит. А ты насочинял себе всякого, людям праздник портишь.

– Вот и я про то же. Спиртяга у него халявная, работа не срочная, почему бы не уважить людей? – вступил в разговор Калмык. – Сегодня покутим, завтра он нас на объект перебросит, мы за сутки ему такую траншею сварганим, экскаватор позавидует.

– Ага, сварганим. А он нам за это еще канистрочку. Лепота! – Фикса наполнил свой стакан. – Давай посудину, Щуплый. В компании и помирать веселее.

– А! Где наша не пропадала, лей, Фикса! – протянул стакан Щуплый. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Слышь, Щуплый, кончай бабу с косой поминать! Накаркаешь! – прорычал из угла белобрысый мужик. Он лежал лицом к стене, прижав руки к животу, лицо его сводила судорога. – Налей и мне, что ли, Фикса. Живот что-то прихватило. Может, выпью и полегчает.

– Тащи свою задницу сюда и стакан прихвати. Полечим твои колики. – Фикса подхватил канистру за ручку, потряс в воздухе: – Две трети осушили, слышь, Секач? Поторопился бы, а то на лечение не останется.

С полчаса в подвальном помещении стояла тишина. Тесик после выпитого стакана вырубился. Привалился бочком к разбитому подлокотнику и затих. Фикса устроился прямо на полу возле канистры, Щуплый отполз обратно к выходу. Калмык наблюдал за Секачем. Выпив стакан, тот вернулся на свой тюфяк, скрючился в углу и больше голос не подавал. Еще через двадцать минут Калмык схватился за голову, боль разрывала череп, будто по нему кувалдой били.