Дмитрий Дашко - Мы из губрозыска

— Важный такой из себя, толстый. Морда — две моих. Бакенбарды как у адмирала, бородища по пояс. Одет в костюмчик с иголочки, рубашка накрахмаленная, галстук — все чин по чину. Штиблеты черненькие, узенькие — и начищены так, что в них свет люстры отражается. В одной руке трубка, в другой — тросточка, пузо — как парус надутое. Одним словом — профессор! Не знаю, каким чудом его в нашу Тмутаракань выманили, да ни в том вопрос! Начал он, понимаешь, свою лекцию с того, что, мол, улики — это неоправданная роскошь, доставшаяся нам от старого режима.

— Чего? — удивленно поднял бровь Елисеев.

— Ты не перебивай, ты дальше слушай. Короче, улики органам правопорядка не нужны. Преступника надо припирать к стенке другими способами. Даже особый метод предложил: «ошеломляющий моральный удар» называется. Берешь подозреваемого за грудки и грубо так заявляешь, что нам все уже давно известно, и смысла запираться… просто нет. Только хуже себе сделаешь. И заявлять это надо с особой убежденностью в голосе и свирепой мордой.

Преступник как услышит такое, сразу в штаны теплую струю пустит и лапки кверху.

— Что, прям так и говорил? — не поверил Елисеев.

— Ну, не совсем в таких выражениях, там все больше в словах иностранных было, но смысл приблизительно такой.

— По-моему, дурак он, этот профессор. Попробовал бы свой метод к Чесноку, к примеру, применить (ни дна ему, ни покрышки!). Тут хоть какую рожу скорчи — толка все равно не будет, — заявил Елисеев.

— Вот и мы между собой так же порешали, только профессору этому ничего в лицо говорить не стали. А то бы обиделся на наше бескультурье. Так и укатил к себе домой, считая, что мы его идеями дурацкими прониклись. Ну, и чуток погодя, я подумал, что он, наверное, издевался над нами. Пытался втюхать свой метод, как офеня — негодный товар. Только нам чуйки и здравого смысла хватило, чтобы понять это.

Колычев замолчал, скрутил на ходу козью ножку и стал курить, отравляя воздух дрянным самосадом.

— И что, вся учеба так впустую прошла? — недоуменно спросил Елисеев.

— Нет, конечно. Были и другие спецы, настоящие, матерые. Вроде нашего Хворостинина. Те дело говорили. Но именно этого профессора я почему-то на всю жизнь запомнил. Глаза, бывает, закрою, и так и вижу его рожу толстомясую.

У заржавевших ворот мукомольной артели скопилась очередь из самых разнообразных транспортных средств: от крестьянских подвод до чахоточно кашляющего грузовика, весь кузов которого был завален мешками. Сам водитель — крепкий детина в кожаной куртке и кепке — вылез из машины и смолил самокрутку, о чем-то переговариваясь со сторожем — дедком лет семидесяти, довольно бойким и юрким для своего возраста. Помощник водителя мирно дремал в кабине, уткнувшись носом в баранку.

К ним-то и направились сыщики.

— День добрый!

— Есть маненько, — согласился сторож. — И вам здравствовать.

— Ладно, Михалыч, я в кабину полезу, — сказал водитель.

— Давай, Сема.

Сторож выжидательно уставился на сыщиков.

— Нам бы товарища Саруханова найти. Где он — не подскажете? — спросил Елисеев.

— А вы кто такие будете? — прошамкал беззубым ртом дед.

— Уголовный розыск.

— И документике у вас имеются?

Сыщики предъявили удостоверения.

— В управлении должон быть. Чернявый такой, в штанах красных. Сразу определите, — пояснил сторож.

— Спасибо, отец! Продолжай нести службу. Петру было любопытно, почему на столь ответственный пост поставили этого древнего старикана, но, видно, днем ничего страшного не происходило и дедок со своими обязанностями справлялся.

Удивительное дело: управление артели находилось в подвале. Сыщики спустились по полуразрушенным бетонным ступенькам и оказались в темном коридоре, пропахшем сыростью и мышами.

Навстречу им бежал коротконогий человечек с взлохмаченной прической, нервно прижимая к щуплой груди деревянные счеты с растрескавшимися костяшками. Он едва не сбил с ног сотрудников губрозыска.

— Погодите, товарищ, — притормозил его Колычев.

— Что? Это вы мне? — вскинул голову человечек.

— Подскажите, где товарища Саруханова можно найти. Нам сказали, что он где-то в управлении.

— Вторая комната по коридору направо, — ответил человечек.

Колычев посторонился, и тот помчался дальше по своим делам.

— Шустрый какой, — покачал головой ему вслед Борис. — Куда так торопится?

Он толкнул нужную дверь. Та со скрипом распахнулась, явив сыщикам любопытную картину: целующуюся парочку. Молодой человек со смуглым восточным лицом в гимнастерке и красных памятных галифе и девушка в цветастом сарафане так были увлечены этим делом, что не заметили появления нежданных гостей.

Колычев кашлянул.

— Ой, — девушка с силой оттолкнула кавалера и пулей прошмыгнула мимо сыщиков в открытую дверь.

Саруханов — у сотрудников губрозыска не было никаких сомнений, что именно он — смело поднял подбородок и поправил выбившуюся из-под солдатского ремня гимнастерку. На его красивом лице не было даже тени смущения, скорее, читалось недовольство внезапным вторжением.

— Стучаться надо, товарищи, — сказал он.

— Работать надо на работе, — сурово произнес Колычев. — Вижу, у вас тут моральным разложением попахивает.

— Это моя невеста, — горделиво выставил правую ногу Саруханов.

— Невеста — не жена, и вообще, любовью надо дома заниматься, — упрямо гнул свою линию Колычев.

— А вы, простите, кто такой, чтобы мне обструкции устраивать? — выпалил Саруханов.

— Сразу видать начитанного человека, — игнорируя его реплику, Колычев обратился к Елисееву.

— Так кого попало читальней заведовать не поставят, — поддакнул Петр.

— Что за ерунда! При чем тут моя грамотность и читальня?! — вконец запутался Саруханов.

— А при том, — объявил Петр. — Сразу явку с повинной писать будете?

Колычев бросил недоуменный взгляд на напарника, но ломать его игру не стал, лишь добавил с апломбом:

— Нам все известно, товарищ Саруханов.

— Да кто вы такие! — выкрикнул тот.

Он явно задыхался от волнения.

— Пуговку расстегните, — посоветовал ему Елисеев. — Мы не на параде.

Не спрашивая разрешения, он присел на единственный стул в комнате и с наслаждением вытянул ноги.

Саруханов даже захлебнулся от такой наглости.

— Что вы себе позволяете!

— Заткнись, — сказал Колычев. — Мы — уголовка. И раз пришли к тебе, значит, есть причина.

— Вы что — из-за той пшеницы, что я продал? — прохрипел Саруханов.

Ставшая враз тесной гимнастерка душила его, не давала говорить.

Сыщики переглянулись.

— И из-за нее тоже. Как же вы дожили до жизни такой, гражданин Саруханов? Кто вам позволил самоуправствовать с артельным имуществом? В стране голод, а вы муку налево сплавляете. Спекуляциями, небось, занимаетесь. Нехорошо…