Мо Янь - Красный гаолян

Отец повторил:

— Велено готовиться!

Немой вставил кинжал в ножны и положил рядом с собой. Его лицо расплылось в хищной улыбке. Он поднял свою огромную лапищу, помахал отцу и что-то промычал. Отец осторожно подошёл ближе и остановился в шаге от Немого, а тот потянулся, ухватил отца за полу, с силой дёрнул, и отец упал на его грудь. Немой потащил отца за ухо, у того рот уехал аж на щёку. Браунинг отца упёрся в грудную клетку Немого. Немой с силой нажал на его нос — у отца даже слёзы брызнули. Немой рассмеялся неестественным смехом.

Рассевшиеся вокруг бойцы хором загоготали.

— Похож на командира Юя?

— Его порода!

— Доугуань, я скучаю по твоей матери!

— Доугуань, хочу отведать те две булочки с финиками на теле твоей матушки!

Стыд отца перешёл в гнев, он поднял браунинг, прицелился в парня, мечтающего о булочках, и выстрелил. Раздался глухой хлопок, но пуля не вылетела из ствола.

Лицо шутника приобрело серо-жёлтый оттенок, он стремительно вскочил и принялся вырывать пистолет из рук отца. Отец пришёл в неописуемую ярость и кинулся на обидчика, пинаясь и кусаясь.

Немой поднялся и, схватив отца за шею, с силой подкинул вверх, тело подростка оторвалось от земли, он отлетел в сторону и, падая, поломал несколько стеблей гаоляна. Отец перекувыркнулся, поднялся с земли, разразился бранью и бросился на Немого, а тот лишь пару раз что-то промычал. Глядя на его бледное как смерть лицо, отец замер на месте. Немой забрал у него браунинг, щёлкнул затвором, и на его ладонь выпал патрон. Он взял пулю двумя пальцами, посмотрел на маленькую дырочку, которая осталась на капсюле после удара бойком, и что-то показал отцу жестами, затем сунул пистолет отцу за пояс и потрепал его по голове.

— Ты что там разбушевался? — спросил командир Юй.

Отец обиженно ответил:

— Они… хотели переспать с мамкой.

У командира Юя вытянулось лицо:

— А ты что?

Отец потёр глаза.

— Я в него пальнул!

— Ты стрелял?

— Так осечка! — Отец вручил Юю золотистый зловонный патрон.

Юй взял патрон, посмотрел, а потом выкинул, и патрон, описав красивую дугу, упал в реку.

— Ты молодец! — похвалил он. — Но сначала пули надо выпускать в японцев, а как перебьём японцев, если кто рискнёт заикнуться, что хочет переспать с твоей мамкой, так стреляй ему в низ живота — не в голову, не в грудь — запомни! — целься в пах.

Отец улёгся рядом с командиром Юем. Справа от него расположились братья Фаны. Пищаль установили на насыпи, развернув ствол в сторону каменного моста. В дуло набили ком ваты, а из задней части торчал запал. Рядом с Фаном Седьмым лежал трут, изготовленный из связки гаоляновых стеблей, и один из них тлел. А около Фана Шестого — тыква горлянка, набитая порохом, и металлическая коробка, полная дроби.

Слева от командира Юя притаился Ван Вэньи. Он обеими руками сжимал длинноствольный дробовик и дрожал, сжавшись в комок. Раненое ухо уже приклеилось к белой ткани.

Солнце поднялось на высоту бамбукового шеста, раскалённое добела ядро обрамлял бледно-красный ореол. Прозрачная вода искрилась. Стая диких уток пролетела над гаоляновым полем, сделала три круга, после чего большая часть птиц нырнула в заросли на речной отмели, а остальные сели на воду и поплыли по течению. Они не могли держаться ровно и крутили проворными головами. Отец стал ощущать своё тело. Одежда, промокшая от росы, высохла. Он полежал ещё немого на животе, но ощутил, как острый камень больно врезается в грудь, и привстал, высунув голову и плечи над краем насыпи. Командир Юй велел:

— Ляг!

Отец с неохотой плюхнулся на живот. Фан Шестой захрапел. Юй взял ком земли и сунул ему в лицо. Фан Шестой с мутными глазами сел, зевнул так, что из глаз выкатились две маленькие слезинки.

— Чё, япошки пришли? — громко спросил он.

— Твою мать! — выругался командир Юй. — Не смей спать!

На обоих берегах стояла гробовая тишина, широкое шоссе безжизненно простиралось посреди гаолянового поля. Большой каменный мост над рекой казался таким красивым. Бескрайний гаолян тянулся к поднимавшемуся и всё ярче светившему солнцу, колоски приобретали пунцовый оттенок, словно стыдились. Дикие утки скользили по мелководью у берега и с шумом процеживали воду плоскими клювами, ища что-то съестное. Взгляд отца замер на утках, он изучал их красивое оперение и умные глаза, затем поднял тяжёлый браунинг, прицелившись в одну из гладких спин, и чуть было не спустил курок. Командир Юй схватил его за руку:

— Ты, мелкое черепашье отродье, ты что творишь?

Отца охватила безотчётная тревога. Шоссе по-прежнему было безлюдным, а гаолян стал ещё краснее.

— Скотина этот Рябой Лэн! Если только он посмел меня разыграть! — зло воскликнул Юй. На южном берегу было тихо, никаких следов бойцов Лэна. Отец знал, что сведения о том, что здесь пройдёт автоколонна япошек, получил командир Лэн, но он испугался, что в одиночку не справится, и только потому объединился с людьми Юя.

Отец напрягся, но постепенно расслабился. Его взгляд снова и снова притягивали к себе дикие утки. Он вспомнил, как они с дядей Лоханем на них охотились. У дяди Лоханя был дробовик с тёмно-красным прикладом и ремнём из бычьей кожи. Сейчас этот дробовик крепко сжимал в руках Ван Вэньи.

Глаза отца заволокло слезами, но не в таком количестве, чтобы они потекли. Совсем как в прошлом году. В тёплом солнечном свете отец почувствовал, как холодок пробежал по телу.

Дядю Лоханя и двух мулов угнали япошки и солдаты марионеточной армии. Бабушка умыла окровавленное лицо из чана с вином. Бабушкина кожа пропиталась запахом вина, кожа раскраснелась, веки опухли, а голубовато-белая хлопчатобумажная куртка промокла на груди от вина и крови. Бабушка замерла в ожидании возле чана, уставившись на вино. Там отражалось бабушкино лицо. Отец помнил, как бабушка внезапно упала на колени и трижды поклонилась чану, затем встала, зачерпнула вино обеими руками и выпила. Лицо бабушки разрумянилось, вся кровь прилила к щекам, а лоб и подбородок побледнели.

— Вставай на колени! — приказала она отцу. — Кланяйся!

Отец повиновался.

— А теперь зачерпни вина и выпей!

Отец выпил.

Кровь тонкими ниточками оседала на дно чана. Маленькое облачко проплыло по поверхности, в которой отразились торжественно-серьёзные лица бабушки и отца. Из раскосых глаз бабушки лился обжигающий свет, отец не осмеливался в них смотреть. Его сердце глухо колотилось. Он снова протянул руку, чтобы зачерпнуть ещё вина. Оно стекало с пальцев, разбивая отражения белого облачка на синем небе и двух лиц, большого и маленького. Отец сделал ещё глоток, и запах крови намертво приклеился к языку. Кровавые ниточки осели на дно чана, образовав на выпуклом дне грязный комок размером с кулак. Отец с бабушкой очень долго смотрели на этот комок, после чего бабушка затащила наверх крышку, прикатила из угла нижний жёрнов, с трудом подняла его и придавила крышку.