Мо Янь - Красный гаолян

Взгляды дедушки и Мелконогого Цзяна встретились, оба приоткрыли рты, словно хотели что-то сказать, да так и не сказали. Отец тоже вздохнул и отвернулся. Перед его взором простиралась чёрная равнина, окутанная белёсым туманом. Над равниной громко рыдали души невинно убиенных, от их голосов у отца стучало в ушах, перед глазами всё плыло. Он видел, как солдаты из отряда Лэна переносят на берег куски пропитавшегося кровью конского мяса, а над их головами на дерево взлетает ворон, держа в клюве конские кишки.

К деревьям в излучине привязали более восьмидесяти бойцов из отряда Цзяна и членов «Железного братства», последних было около двадцати, и их распределили среди солдат Цзяогаоской части. Отец увидел, что один из членов братства, мужчина лет пятидесяти, громко рыдает. У него на скуле зияла большая дыра, возможно пробитая осколком гранаты, и слёзы затекали в неё. Стоявший рядом солдат Цзяогаоской части толкнул его плечом и успокоил:

— Не реви, названый зять! В один прекрасный день мы ещё поквитаемся с Чжан Чжуси!

Немолодой боец из «Железного братства» наклонил голову набок, вытер грязное лицо, шмыгнул носом:

— Да я не сестру твою оплакиваю. Она всё равно уже померла, плачь не плачь — не оживёт. Я нас оплакиваю. Мы же с тобой из соседних деревень, то и дело сталкивались, не родичи, конечно, но близкие друзья. Как мы до такого докатились? Я оплакиваю твоего племянника, моего сына, ему всего восемнадцать, пришёл за мной в «Железное братство», всем сердцем хотел отомстить за твою старшую сестру, но и отомстить не отомстил, так ещё и погубили вы его. Вы его проткнули штыком, он перед вами встал на колени, я своими глазами видел, а вы его всё равно убили! Бездушные вы ублюдки! Неужели вас дома сыновья не ждут?!

Слёзы в его глазах высохли от гнева, лицо приобрело хищный оскал. Он запрокинул голову и зарычал на оборванных солдат Цзяогаоской части, руки которых были скручены за спиной пеньковой верёвкой:

— Скоты! Раз вы такие сильные, так и били бы япошек! Били бы желтомордых! Нас-то зачем трогать? Предатели! Вы как Чжан Банчан, [125] Сановник сунского двора, который перешёл на сторону врагов и помог им захватить столицу и взять в плен императора. у которого тайные связи заграницей…

— Не сердись, зять, — увещевал его названый шурин, служивший в Цзяогаоской части.

— Кто тебе тут зять?! Когда ты в племянника гранату бросал, разве помнил, что у тебя зять есть? Или вы, коммунисты из Восьмой армии, из щёлки между камнями выскочили? Нет, что ли, у вас жён и детей? — Рана на лице пожилого бойца разошлась от гнева ещё сильнее, и из неё сочилась чёрная кровь.

— Старина, у тебя справедливость-то какая-то однобокая. Если бы ваши люди из «Железного братства» не похитили нашего командира и не выманили у нас шантажом сотню винтовок, то мы бы вас не трогали, мы же на вас напали, только чтобы вернуть оружие для борьбы с японцами, а вернули бы, так отправились бы на антияпонский фронт и били там япошек в первых рядах, — так, потеряв терпение, возражал один из командиров Цзяогаоской части.

Тут отец тоже не выдержал и хриплым голосом, который в ту пору только-только начал ломаться, сказал:

— Это вы у нас украли спрятанные в колодце винтовки, а ещё прихватили сушившиеся на стене собачьи шкуры. Только после этого мы заложника взяли!

Отец смачно харкнул, целясь в рожу этого командира Восьмой армии, но плевок прилетел прямо в лоб высокого и чуть сгорбленного бойца из «Железного братства». Тот от отвращения сморщился, вытянул шею, прижался лицом к ивовой коре и начал тереться о дерево. Тёр до такой степени, что лоб позеленел, но всё равно плевок не оттёр. Рассвирепев, он повернулся к отцу:

— Доугуань, твою мать!

И хотя руки у пленных от верёвок затекли и распухли и никто из них не знал, что их ждёт впереди, пленники рассмеялись.

Дедушка с горечью сказал:

— К чему споры? Все мы горе-вояки разбитых войск.

И в тот же момент он ощутил, как кто-то резко дёрнул его за раненую руку. Он обернулся и увидел, что Мелконогий Цзян, словно столбик пепла ароматической палочки, повалился на бок. Раненая нога распухла так, что стала похожа на гнилой арбуз, и из неё сочилась какая-то кашица, не то гной, не то кровь.

Его бойцы бросились к нему, однако верёвки потянули их обратно, и им оставалось лишь беспомощно смотреть на своего командира, лежащего без сознания.

Солнце вынырнуло из моря тумана, посылая во все стороны золотистые лучи, чтобы весь мир окутали ласка и тепло. Кашевары из отряда Лэна на тех самых очагах, которыми вчера ещё пользовалось «Железной братство», варили гаоляновую кашу. Каша булькала, загустевала, по её поверхности шли пузыри размером с кулак, напоминавшие плавательные пузыри рыб. Они лопались в солнечном свете. Теперь к запаху крови и трупному запаху примешивался ещё и аромат гаоляновой каши. Четверо солдат Лэна на двух створках двери, как на носилках, принесли к излучине большие куски конины и целые конские ноги. Они сочувственно мерили взглядами привязанных к ивам пленных, а те смотрели на лишившегося чувств Мелконогого Цзяна, так и лежавшего на земле, и на часового, который медленно расхаживал по земляному валу, волоча за собой винтовку. От штыка винтовки шли извилистые дорожки света, напоминавшие серебряных змеек. Были и такие, кто глядел на лёгкую розовую дымку над рекой, колеблемую ветром. Отец же наблюдал за четырьмя солдатами, притащившими конину к излучине.

Они опустили створки дверей на землю у самой воды, те тут же покосились, и с них потекла кровавая вода, тонкие кровавые ручейки беспокойно сбегали прямо в излучину, капая на желтоватую ряску. Несколько листочков ряски перевернулись, явив небу серо-зелёную тыльную сторону. Тёплый пурпурный свет отражался от ряски и падал на равнодушные лица бойцов Лэна.

— Сколько ряски! — воскликнул худощавый солдат, похожий на цаплю. — Как будто излучина укрыта конской шкурой.

— Вода в излучине совсем грязная.

— Говорят, если из неё напьёшься, заразишься проказой.

— Неужто?

— Несколько лет назад тут утопили двух прокажённых, так у местных карпов после этого глаза загноились.

Похожий на цаплю солдат увяз в прибрежном иле и начал быстро перебирать ногами, но грязь с чавканьем налипала на японские сапоги с вывернутым наизнанку мехом на голенищах.

Отец вспомнил, как после того боя на Мошуйхэ солдаты Лэна стягивали с убитых японцев высокие сапоги, а потом плюхались на землю и выкидывали свои матерчатые туфли. Отцу переобувшиеся солдаты казались похожими на мулов и лошадей с новыми подковами, они шли, осторожно ступая, а на их лицах застыли страх и смущение от неожиданной удачи.

Солдаты Лэна деревянной доской отодвинули от берега плотную ряску, расчистив небольшой участок тёмно-зелёной, почти чёрной воды, но ряска тут же вернулась, желая заполнить пустое пространство, и при этом она издавала тягучие звуки, от которых отцу стало не по себе.