Мо Янь - Красный гаолян

На сердце у дедушки стало муторно. Он взял винтовку и пошёл побродить в низине. Осенний воздух был ледяным, везде лежал иней, который побил жёлтые ростки гаоляна. Кое-где скопилась вода, и на лужицах виднелись тоненькие льдинки. Уже конец десятого лунного месяца, думал дедушка, зима на пороге, он ослаб после болезни, сын то ли выживет, то ли нет, дом разорён, семья погибла, люди претерпевают ужасные лишения. Ван Гуан и Дэчжи мертвы, Хромой Го Ян подался к родне в дальнюю деревню, у тётки Лю из нарывов на ногах всё ещё течёт кровь и гной, Слепой целыми днями сидит без дела, девчонка Краса ничего ещё не понимает, Восьмая армия переманивает его к себе, отряд Лэна притесняет, а японцы видят в нём заклятого врага… Опираясь на палку, дедушка стоял на холмике на краю низины и смотрел на останки тел и раскиданный по полю красный гаолян. Множество мыслей проносились в голове, он был удручён, а в памяти вспыхивали картинки прошлого. Богатство и слава, красивая жена и прекрасная наложница, дорогой скакун и оружие, беспробудное пьянство и кутежи — всё это проносилось, словно тучи. Десяток лет насилия и самодурства, борьбы за внимание женщин закончились таким унынием. Он несколько раз брался за винтовку, но потом в сомнениях разжимал руку.

Осень одна тысяча девятьсот тридцать девятого года стала в жизни дедушки самым сложным периодом. Его отряд уничтожен, любимая жена убита, сын тяжело болен, дом сожжён, так ещё и болезнь привязалась. Война разрушила почти всё, что у него было. Он смотрел на трупы людей и собак, которые, казалось, слиплись в один сплошной клубок, и не мог привести свои мысли в порядок. Несколько раз дедушка сжимал приклад винтовки и думал о том, чтобы проститься с этим насквозь подлым миром, однако желание мстить пересилило малодушие. Дедушка ненавидел японцев, ненавидел отряд Лэна и Цзяогаоскую часть Восьмой армии. Бойцы Восьмой армии похитили у него больше двадцати винтовок и след простыл, только вот что-то не слышно, чтоб они сражались с японцами — зато постоянно доходили слухи о стычках между ними и отрядом Лэна. Более того, у дедушки закралось подозрение, что пятнадцать винтовок «Арисака-38», которые они с отцом спрятали в высохшем колодце и которые потом внезапно исчезли, тоже украдены солдатами Восьмой армии.

По краю низины к дедушке подошла тётка Лю, всё ещё миловидная женщина за сорок. Она ласковым взглядом скользнула по посеребрённой дедушкиной голове и большой грубой рукой взяла его под руку со словами:

— Братец, не стоит сидеть тут и предаваться горьким думам. Пойдём домой. Древние говорили: «Нет на свете дорог, по которым человек не пройдёт». Безвыходных положений не бывает, так что больше ешь, пей, отдыхай, а когда оправишься от болезни, тогда и посмотрим…

Дедушка растроганно смотрел на доброе лицо женщины.

— Сестрица… — Из его глаз чуть не брызнули слёзы.

Тётка Лю погладила дедушку по сгорбленной спине.

— Ты посмотри на себя. Только-только минуло сорок, а довёл себя до такого состояния.

Тётка Лю повела его домой. Дедушка, видя, что она ещё чуть прихрамывает, заботливо поинтересовался:

— С ногами-то получше?

— Язвы прошли, только теперь одна нога тоньше другой.

— Потолстеет ещё, — успокоил дедушка.

Тётка Лю сказала:

— А про рану Доугуаня, думаю, не стоит так волноваться.

— Сестрица, ты думаешь, у него и с единственным яичком всё получится?

— Мне кажется, да. Говорят же, одна головка чеснока ещё острее.

— Правда?

— Вон мой дядька родился с единственным яичком, а наплодил детишек.

— Ого!

Ночью дедушка положил уставшую голову на грудь тётки Лю, а она большой ладонью начала гладить дедушкино худое костлявое тело, без остановки приговаривая:

— Братец… а ещё можешь? Есть ещё силы? Ты не печалься, лучше давай-ка меня… на душе станет полегче.

Дедушка вдохнул кисловатый запах, шедший изо рта тётки Лю, и тут же заснул крепким сном.

Мать никак не могла выкинуть из головы ту сцену: господин Чжан пинцетом берёт сплющенный фиолетовый шарик, подносит к глазам, долго смотрит и потом выкидывает в миску, куда накидана грязная вата, куски кожи и плоти. Господин Чжан выкинул шарик из тела Доугуаня! То, что вчера было драгоценностью, сегодня отправилось в мусорку. Матери шёл тогда шестнадцатый год, она уже начинала понимать, что к чему, смущалась и боялась. Когда она ухаживала за отцом, то при виде замотанного в белую марлю детородного органа сердце начинало бешено колотиться, лицо то горело, то краснело.

Потом она узнала, что тётка Лю спит с дедушкой.

Тётка Лю сказала ей:

— Краса, тебе уже пятнадцать, уже взрослая. Попробуй потеребить «перчик» Доугуаня, если встанет, значит, это твой мужчина.

Мать от стыда чуть не заплакала.

Отцу сняли швы. Когда он спал в хибарке, мать тайком проскользнула внутрь, движения её были тихими, а лицо горело. Она присела рядом с отцом, аккуратно стянула с него штаны. В лунном свете мать увидела, что отцовский «перчик» после ранения стал уродливым до невозможности, а головка приобрела какой-то диковинный вид. Мать бережно стиснула «перчик» потной рукой и почувствовала, как он постепенно становится горячее, набухает и пульсирует в ладони, словно сердце. Отец распахнул глаза, покосился на неё и спросил:

— Краса, ты чего творишь?

Мать вскрикнула от ужаса и бросилась прочь, но на выходе с разбегу врезалась в моего дедушку. Дедушка взял мать за плечи и спросил:

— Краса, в чём дело?

Мать громко заревела, вырвалась и умчалась прочь.

Дедушка вошёл в хибарку, а потом, как сумасшедший, выскочил наружу, разыскал тётку Лю, стиснул её груди и забормотал:

— И впрямь одна головка чеснока ещё острее! Ещё острее!

Он пальнул в небо трижды, затем сложил руки в молитвенном жесте и громко крикнул:

— Небо смилостивилось надо мной!

Дедушка постучал костяшками пальцев по стене. В комнату пробивались косые солнечные лучи, освещая местные глиняные фигурки, расставленные на вытертом до блеска столике для кана. На белом окне были наклеены оригинальные аппликации, вырезанные рукой бабушки. Через пять дней всё здесь в пылу сражения окончательно обратится в пепел. А сейчас ещё десятое число восьмого лунного месяца одна тысяча девятьсот тридцать девятого года. Дедушка с согнутой раненой рукой на перевязи, весь пропахший бензином, только что вернулся с шоссе. Они с отцом вместе закатили под дерево во дворе искорёженный японский пулемёт и ринулись в дом искать серебряные монеты, припрятанные бабушкой.

Судя по звуку, в стене была полость, и дедушка вытащил пистолет, ударил по стене и тут же пробил дыру, сунул руку внутрь, достал маленький красный свёрток, потряс его и услышал звон. Монеты высыпали на кан и пересчитали, оказалось ровно пятьдесят серебряных.