Мо Янь - Красный гаолян

Носильщики тут же отправились к управляющему Цао Второму и поклялись, что не посрамят дунбэйский Гаоми и заработают пятьсот юаней серебром. Цао Второй, непоколебимый, как скала, сидел в деревянном кресле с резной спинкой, и даже зад не поднял. Носильщики видели лишь, как движутся его умные холодные глаза, и слышали, как пыхтит кальян, который Цао раскуривал, держа обеими руками. Они разошлись во всю и начали перекрикивать друг друга:

— Господин, мы ведь не из-за денег! Человек один раз живёт! Как говорится, пусть пампушек и не сварил, зато упорство проявил. [109] Это усечённая форма так называемой недоговорки-сехоуюй. Недоговорки состоят из двух частей: первая — это иносказание, а вторая — ответ на предшествующее иносказание, могут употребляться как в полной, так и в усечённой форме. Полная форма этой недоговорки: «Продал муку, купил решётку для варки пампушек — пампушки не сварил, зато упорство проявил». Говорится о настойчивом, упорном человеке. Нельзя, чтоб нас недооценивали! Чтоб считали, что в дунбэйском Гаоми живу одни бездари!

Только тут Цао Второй приподнял свой зад, неспешно выпустил газы и сказал:

— Забудьте! Напортачите и задавите пару человек, это ещё ничего, а вот осрамите весь наш дунбэйский Гаоми, тогда конторе моей конец. Если вам денег мало, то я от щедрот выпишу вам награду и дело с концом.

Цао Второй после этих слов закрыл глаза, однако носильщики взбеленились и загалдели:

— Хозяин! Нельзя принижать свой авторитет, придавая решимости конкурентам.

— Серп глотать стоит, только если живот изогнут, — возразил Цао. — Вы что думаете, эти пятьсот серебряных так легко заработать? В усадьбе Ци семь узких ворот, а гроб тяжёлый, внутри у него ртуть. Ртуть, слышите? Пошевелите своими собачьими мозгами и прикиньте, сколько он весит.

Выругавшись, Цао Второй холодно покосился на своих работников. Те какое-то время переглядывались, на лицах читалась непримиримость, но души охватило сомнение. Видя это, Цао Второй фыркнул и сказал:

— Идите. Пусть настоящие деньжищи заработает настоящий герой. А вы, мелкие людишки, беритесь за всякую ерунду — зарабатывайте по двадцать-тридцать юаней, носите для всяких голодранцев хлипкие гробы и то для вас славно!

Слова Цао Второго обожгли сердца носильщиков. Дедушка сделал широкий шаг вперёд и от лица всех крикнул:

— Работать на такого никудышного начальника, так задохнуться можно. У бездарного генерала всё войско бездарное. Я на вас работать больше не буду!

Молодые носильщики вторили его крикам. Тут Цао Второй поднялся, с важным видом подошёл к дедушке, с силой похлопал его по плечу и с чувством сказал:

— Чжаньао! Молодец! Настоящий сын дунбэйского Гаоми. Высокая награда от Ци на самом деле обида для нашего брата. Если мы все сообща вынесете гроб, то прославите дунбэйский Гаоми на всю округу. Как говорится, и за тысячу золотых не купишь мгновение славы. Вот только родоначальник Ци был секретарём императорской канцелярии, их семья придерживается строгих правил, вынести гроб очень непросто, так что, братцы, ночь не спите, придумайте, как пройти через семь ворот.

Пока носильщики хором обсуждали, что делать, в ворота вошли два напыщенных господина, словно бы условились об этом заранее. Они назвались управляющими делами ханьлиньского академика из рода Ци и предложили носильщикам из дунбэйского Гаоми заработать кучу денег.

Они объяснили цель визита, и Цао Второй лениво поинтересовался:

— Сколько платите?

— Пятьсот серебряных наличными. Господин начальник, мало кто во всей Поднебесной предложит вам такую цену!

Цао Второй бросил на стол серебряную трубку от кальяна и холодно усмехнулся:

— Мы не испытываем недостатка ни в заказах, ни в деньгах. Поищите других мастеров.

Управляющий понял, к чему Цао клонит, и улыбнулся:

— Господин начальник, мы тут все знаем толк в торговле.

— Так и есть. За такую цену найдётся желающий гроб тягать.

Цао Второй закрыл глаза с сонным видом.

Посетители обменялись многозначительными взглядами, после чего тот, что стоял впереди, заявил:

— Господин начальник, не ходите вокруг да около. Назовите свою цену.

— Я не стану из-за нескольких юаней рисковать жизнями своих людей.

Управляющий предложил:

— Шестьсот серебряных наличными!

Цао Второй сидел, как каменное изваяние.

— Семьсот! Семьсот юаней! Имейте совесть!

Цао Второй скривил уголки губ.

— Восемьсот! Больше дать не можем!

Цао Второй открыл глаза и твёрдым голосом заявил:

— Тысяча!

Управляющие надули щёки так, будто у них болели зубы, и остолбенело уставились в беспощадное лицо Цао:

— Господин начальник… такими деньгами мы не можем распоряжаться.

— Тогда вернитесь и скажите хозяевам. Тысяча юаней, на меньшее я не согласен.

— Хорошо. Завтра ждите новостей.

На следующее утро один из управляющих прискакал на фиолетовом коне из уездного города Цзяо, сообщил дату похорон и выплатил авансом пятьсот серебряных, вторую половину денег обещал отдать, когда гроб вынесут. От быстрого бега его конь истекал горячим потом, а в уголках губ скопилась белая пена.

Настал день похорон. Шестьдесят четыре носильщика встали затемно, развели огонь, приготовили поесть, плотно закусили, собрали свои пожитки и при свете звёзд потопали в уездный город. Цао Второй ехал следом на чёрном осле.

Дедушка чётко помнил, что небо в то утро было высоким, звёзды — редкими, роса — прохладной, а спрятанный за поясом железный крюк больно давил на кости. Когда они добрались до уездного города, начало светать, но на улицах уже скопилось столько желающих поглазеть на похороны, что не протолкнуться. Когда они шли по улицам, слушая пересуды собравшихся, то поднимали головы и расправляли грудь, всем своим видом демонстрируя героический дух, в душе же испытывали крайнее волнение и беспокойство, тревога тяжким камнем давила на сердце.

Постройки с черепичными крышами, принадлежащие роду Ци, занимали аж половину улицы. Слуга проводил носильщиков через трое ворот, и они оказались в маленьком дворике, заполненном «снежными» деревьями и серебряными цветами, на земле повсюду лежали ритуальные деньги, над курильницами поднимался густой дым. С подобной роскошью обычному человеку не тягаться.

Управляющий привёл хозяина и представил его Цао Второму. Главе рода Ци было около пятидесяти: худое лицо, маленький крючковатый нос, похожий на клюв орла, расположенный очень далеко от большого рта. Он окинул взглядом носильщиков Цао Второго, и дедушка приметил, что в его глазах вспыхнули огоньки. Хозяин кивнул Цао со словами:

— За тысячу юаней нужно соблюдать определённые правила.