Дрор Мишани - Скрытая угроза

– А трубку взяли вы? В котором точно часу это было?

– Я не помню. Посредине дня. Когда детишки спали.

– Хотя бы примерно в какое время?

– Может, после часа.

Ответ на следующий вопрос был Аврааму известен, и все же он спросил, сообщила ли Пинхасова Хаве Коэн об этом звонке.

– Конечно, я сразу же сказала ей, и она ответила, что это точно ошибка, – сказала Натали. – Что к ней это не относится и там просто ошиблись номером.

– И она попросила вас никому про этот звонок не говорить?

Девушка побледнела, и полицейский испугался, что она сейчас разрыдается.

– Она боится, что это напугает родителей. Она и вчера в конце дня позвонила мне и попросила не говорить ни слова, потому что посыплются новые допросы и придут новые полицейские, и этот балаган напугает родителей.

В тот час, когда звонили в садик, Амос Узан сидел напротив Авраама, в следственной камере, и никому звонить не мог. И вряд ли он способен исказить свой голос под женский, даже если б такая возможность у него и была.

– Вы точно уверены, что говорила женщина? – спросил инспектор.

– Да. Голос был женский.

Он все же показал Натали фотографию Амоса, и она долго рассматривала ее, прежде чем сказать, что никогда в жизни его не видела.

Авраам проводил девушку до выхода из участка и попросил у дежурной номер телефона Бени Сабана, после чего закурил на ступеньках сигарету. При звуках голоса нового шефа он вдруг подумал, что впервые говорит с ним по телефону и даже не знает, как к нему обращаться.

– Бени? – спросил он.

– Слушаю. Кто говорит?

– Инспектор Авраам. Простите, что мешаю в праздничный вечер, но решил проинформировать вас по поводу чемодана.

– Какая Дана? Кто говорит?

В трубке звучал грохот молотка, и Аврааму показалось, что кто-то разговаривает по-арабски.

– Чемодана. Чемодана, что на улице Лавон. Возле детсада. Говорит инспектор Авраам, из участка.

– А, Ави! Как дела? Рад вас слышать. И что же с тем чемоданом? Жуткая слышимость!

– Я хотел сказать, что вы были правы. Это предупреждение. Я обнаружил, что в этот же день в детсад позвонила какая-то женщина и пригрозила, что это только начало.

– Круто. Круто. Рад это слышать. И что вы делаете по этому поводу?

Инспектор не понял вопрос.

– Это может означать, что арестованный нами человек обвиняется ошибочно, – сказал он. – В момент получения этой угрозы он сидел у меня в следственной камере. И, видимо, нужно искать женщину, а не мужчину. Или, по крайней мере, и женщину, и мужчину. Кроме того, информация поступила ко мне не от воспитательницы, которая пыталась ее скрыть.

Разговор прервался, и Сабан не перезвонил.

Авраам собирался спросить его, вызвать ли срочно на допрос Хаву Коэн или стоит подождать до окончания праздника.

В участке стияла тишина, и большинство дверей были закрыты. Инспектор просидел до обеда, колеблясь и просматривая записи в своей записной книжке. Кроме информации о телефонном звонке, там появилось два новых имени: Орна Хамо и Хаим Сара, молодая мамаша и пожилой мужчина. К имени мамаши была сделана приписка: « Дикая разборка », а к имени Хаима Сары – « Набросился чуть ли не с кулаками ». Этих двоих тоже нужно было вызвать на допрос. Внизу страницы заглавными буквами значилось: « ГОЛОС ЖЕНСКИЙ ».

Авраам Авраам решил продолжить после праздника еще и потому, что в следующие три дня садик будет закрыт и детям ничего не угрожает. А Сабан перезвонил ему после обеда, уже домой, и одобрил его решение.

Когда инспектор ехал к дому, магазины были уже закрыты, и он купил в киоске шесть бутылок «Хайнекена» и три пачки сигарет.

Это был последний день года.

Года, в котором он встретил Марьянку.

Сам не зная почему, Авраам после обеда влез в машину и поехал к морю.

Берег был пустынным, а песок на пальцах – мягким и теплым. Инспектор разделся, вошел в воду и двигался вперед, пока она не накрыла его по грудь. Долго-долго он глядел на плоский сверкающий горизонт, а потом, закрыв глаза, нырнул.

Под вечер, пока инспектор шел по нескольким улицам, отделяющим его квартиру от квартиры родителей, он совсем не думал про старый чемодан с зеленой кожаной ручкой, который получила Хава Коэн, и об угрозе, которую она скрыла. Не думал он и про Амоса Узана, который, видно, и вправду вышел поутру из дома подышать свежим воздухом.

– Тебе в рубашке с коротким рукавом не холодно? – спросила мать, увидев Авраама на пороге. – Ты еще не заметил, что лето кончилось?

А отец поцеловал его в щеку и сказал:

– У нее зима наступает в июле. Ему что, свитер надевать, а? Или стеганую куртку?

Даже это уже не разозлило инспектора, как злило раньше. Без всяких речей и благословений они быстренько прикончили праздничный ужин. Мать, как обычно, подала печеночный паштет на кружочках помидоров, куриный бульон и жаркое из говядины, вид которого всегда вызывал у Авраама тошноту. Подняли тост за новый год и пожелали друг другу только здоровья, потому что ничего другого и не требуется, а потом, включив телевизор, смотрели концерт, где зал распевал песни вместе с ведущим. Когда отец задремал в своем кресле, мать стала расспрашивать гостя про Марьянку – когда она приезжает, и готово ли все в квартире, и решили ли они пожениться. Авраам отвечал кратко, хотя только об этом и думал – о предстоящих неделях, о дне, когда Марьянка приземлится, о том, как он повезет ее из аэропорта домой…

Припомнился ему и тот день, когда он прилетел к ней в Брюссель. Самолет приземлился в пять утра, и Марьянка ждала его в аэропорту.

Прошла всего лишь неделя с тех пор, как они расстались, но внезапно между ними возникло какое-то чувство изумления, даже шока, оттого, что такое и впрямь случилось – он взял отпуск с работы, причем бессрочный, и поехал к ней. В такси, везущем их в город, они сидели рядышком, но не соприкасаясь руками.

– Ты усталая, – сказал Авраам. – Когда проснулась?

И Марьянка ответила, что не спала вообще.

Инспектор уже искал на ее лице признаки сожаления о случившемся, но она улыбнулась ему и добавила:

– Ждала.

На цыпочках, чтоб не разбудить соседку, они вошли в квартиру. Марьянкина комната была широкой, но когда они ввезли в нее чемоданы и встали возле них, в промежутке между кроватью и шкафом, оба спросили себя, смогут ли прожить там неопределенное время. Авраам как-то вдруг задеревенел и сел на кровать, только когда Марьянка сказала:

– Да ты присядь!

Его колени уперлись в чемоданы.

– Хочешь, позавтракаем? – спросила Марьянка, и ее гость покачал головой. Когда он прилег на своей половине кровати, в ботинках и все еще в куртке, она потянула его за руку. Его лицо было рядом с ее, и он решил, что ей хочется, чтобы он ее поцеловал, но она сказала: