Николай Леонов - Таежное дело [сборник]

— Ого!

— Вот тебе и «ого». И если первые гранты, как я уже сказал, действительно на постановки и на культурные мероприятия шли, то последние все больше по личным кошелькам расходились. По крайней мере, анализ, который я тут пытаюсь, с грехом пополам, проводить, указывает именно на это. Последние года полтора-два процентов на пятьдесят все это — фикция. Большинство мероприятий только на бумажках значатся. А из тех, что реально проводились, — больше половины не стоят тех денег, которые, опять же судя по документам, на них потрачены.

— А почему анализ — «с грехом пополам»?

— А потому. Больно уж хорошо все закрыто. Ведь в документах-то все у них правильно: мероприятие проведено, договора с обслуживающими фирмами подписаны, государственные средства израсходованы по назначению. А то, что фирма эта на следующий же день с небосвода исчезла, — это ее проблемы, за это господа театралы не отвечают. Кроме того, здесь еще в том трудность, что все это не вчера было, а как минимум год назад. В общей сложности, года три они уже с государственными субсидиями «дружат».

— И дружба, как я понимаю, очень выгодная? По крайней мере, для одной из сторон.

— Это да. Еще какая выгодная. Особенно в последнее время, как я уже сказал. Берестов и его приближенные теперь «в шоколаде». А поскольку и касса сейчас у театра неплохая, то даже придраться особо не к чему. Как ни считай, а все выходит, что свои недешевые покупки они заработной платой закрывают. Правда, за всеми вычетами получается, что от заработной платы этой и на буханку хлеба не остается, но это уже, как говорится, мелочи.

— Но если здесь все так ясно и очевидно, почему вы не можете привлечь того же Берестова, например?

— В том-то и дело, что не так все очевидно. Сам Берестов формально к финансовым документам отношения не имеет. Он ведь худрук, а не завхоз. На всех договорах подписи директора, а директор тут, как я понимаю, не то чтобы совсем уж ни при чем, но глобальных кушей ему не перепадает. Больше по усам течет.

— А кто же тогда «при чем»?

— Если судить по начисленным зарплатам — творческие соратники. Вскоре после своего прихода Берестов пригласил в театр много новых людей и подобные приглашения практикует очень активно. Сейчас мне пока трудно сказать, как это связано с аферами, но думаю, что связано.

— Пришел человек, свое получил, с худруком поделился, а потом ушел — и концы в воду. Так?

— Что-то в этом роде. Из тех, кто мог участвовать во всем этом на постоянной, так сказать, основе, наиболее интересна фигура Руслана Бойцова. И то, что в фазе активной разработки его неожиданно убили, может говорить о многом. А может и не говорить. В этом предстоит разобраться тебе, Лев Гуров.

— Но если я правильно понимаю, у Бойцова тоже не было права подписывать финансовые документы? Ведь формально он — простой помреж.

— Это да. Главный по подписям там директор. Но пойми и другое. Ведь чего и сколько нужно на спектакль, не директор определяет. Ему говорят — столько-то ткани нужно на костюмы и с такой-то фирмой лучше всего подписать договор на пошив, он и подписывает. А кто их находит, эти фирмы? А? Покумекай, пораскинь мозгами.

— Бойцов?

— Именно! Он или Берестов. А может быть, даже кто-нибудь из приглашенных этих. Кто его знает, откуда он там их набирает. Вот сейчас у него работает этот… как его… Голубков, кажется. Голубков, да. Давно уже, больше года. Очень всем постановки его нравятся эклектичные. Перформансы, или как их там. Соберет на сцене толпу, и циркачи там, и фокусники, и певцы, и музыканты.

— Как в том кино — только хрена не хватает, — усмехнулся Лев, вспомнив вдруг бессмертную сентенцию о заливной рыбе.

— Вот-вот. И у Голубкова этого тоже зарплатка хоть куда. Даже официальная. Мне, например, о такой даже мечтать не стоит. А уж что там ему «слева» идет, можно только догадываться. И вот теперь смотри, Лев Гуров. Планирует, например, тот же Голубков поставить новое шоу. Приходит он к Берестову и говорит: «Вот такая вот у меня гениальная идея, вот столько всего мне под нее нужно. И того, и третьего, и пятого, и десятого». А Берестов на это отвечает, что, мол, на «пятое» и «десятое» он согласен, но с условием, что Голубков добавит сюда «одиннадцатое» и «двенадцатое», которое закажут они в фиктивной фирме по фиктивному договору и заплатят за это государственными деньгами, выделенными на развитие ихнего современного искусства. Денежки потом, соответственно, обналичат. Они ведь уже будут на счет фирмы переведены, так почему же нельзя их с этого счета снять? Наличку поделят, фирму закроют и, довольные, пойдут смотреть новое шоу. А? Как тебе такая схема?

— Схема неплохая. А доказательства?

— Вот! Вот тут ты снова в самую точку попал. С доказательствами там пока сложно. И запутано все, и закрыто хорошо, да и время прошло. Ковыряемся, можно сказать, на одном месте. Так что, возможно, этот случай с убийством и нам поможет продвинуться. Если удастся тебе установить, что это не обычный проходной грабеж, а сделано все по заказу и с умыслом, то это для нас, считай, как самый лучший подарок на Рождество.

— А если мотив не связан с этими махинациями?

— Вот тебе здрасте! Приехали! — Иван Платонович даже руками всплеснул. — Как же он может быть не связан? А что еще? Какой еще может быть мотив? В самый разгар проверок убивают самого главного фигуранта — это что, по-твоему? Случайность?

— Самого главного?

— Ну, или почти самого главного, — нехотя уступил Климов.

Однако, несмотря на такую твердую уверенность коллеги, сам Гуров, уже успевший немного ознакомиться с внутренней обстановкой в театре, вовсе не склонен был к подобной категоричности.

— А как вообще получилось, что этот театр начали проверять? — спросил он. — Кто-то что-то заподозрил?

— Хороший вопрос ты задал, Лев Гуров. Потому что получилось это там у них очень интересно. Я ведь тебе уже говорил, этот Берестов все старался передовые подходы внедрять, новые концепции использовать. А у нас новизна обычно в чем проявляется? А? Правильно, в порнографии, — кивнул он, будто соглашаясь с Гуровым, который в ответ на это «а?» не издал ни звука. — Вот и эти недалеко ушли от этой «новизны». Стали там всяких «голубых» со сцены рекламировать и чуть ли даже не педофилов. Им один раз корректно сделали замечание, другой… Но они не вняли. Тогда назначили комиссию, и эта комиссия своим решением запретила один из спектаклей.

— Сразу же завопили о цензуре? — с усмешкой спросил Гуров, припомнивший, что во вчерашних разговорах тоже мелькало что-то о «завистниках».

— А то как же! Это уж обязательно. Запрещение ставить на сцене порнуху у нас всегда приравнивается к ограничению гражданских свобод. Это уже известно. Режиссер запрещенного спектакля (тоже, кстати, был кто-то из приглашенных) возмутился и в отношении председателя уважаемой комиссии высказался очень нехорошо. Причем публично. Вот тут уж цензура точно не помешала бы. Берестов режиссера уволил, ему, конечно, хорошие отношения с власть предержащими были гораздо важнее этого хама. Но дело поправить не удалось — председатель обиделся. А, обидевшись, решил из сферы духовной переместиться в материальную и собрать комиссию уже немножко другого профиля.