Леонид Словин - Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

— Мы сейчас немного поговорим, — сказал Сапронов, представившись, — потом, наверное, попросим вас временно перейти в другой номер...

Заметив изменившееся выражение лица собеседника, Сапронов уточнил:

— Постараемся, чтобы номер ни в коем случае не оказался хуже. И поможем перенести вещи. Это в ваших же интересах. А товарищи останутся пока здесь.

— Вот его кровать, — показал старик.

Кровать у окна была аккуратно заправлена коричневатым в полоску одеялом. В изголовье торчком стояла подушка.

— Вот его шкаф.

В отведенной для второго постояльца половине Денисов увидел пальто деми, серую кроличью шапку.

— В чем же он ушел? — спросил Сапронов.

— У него еще плащ с подстежкой. Кепка.

— Большой меховой шапки, — поинтересовался Денисов, — волчьей или собачьей, не видели?

— Нет.

— Резиновых сапог?

— Не видел.

«У него несколько нор,— подумал Денисов, —в той одежде он в пансионате не появляется».

— Ключей у него не видели?

— Ключи? — Бакинец пригладил усы. — Были. Я однажды машинально не в ту половину шкафа влез. Платок искал... Три ключа. На кольце. Два коротких, один длинный.

Сапронов заглянул в нижнее отделение шкафа, достал чемодан:

— Ваш?

В чемодане ничего не оказалось, кроме пачки лезвий, металлического рожка для обуви. На дне лежали еще три или четыре рубашки и старый справочник для поступающих в высшие учебные заведения.

На тумбочке лежала книга со штампом пансионата — полученная в библиотеке.

— Вечерами сосед ваш, наверное, больше отсутствовал? — спросил Сапронов.

Старик кивнул:

— Я его мало видел.

— Приходил поздно?

— У меня снотворное. Засну — по мне, хоть из пушек стреляй, — бакинец улыбнулся.

— А почему вы решили, что он недавно был? спросил

Денисов.

Старик посмотрел на него:

— Во-первых, ключ в дверях... Во-вторых, фотокарточка. Девица одна сфотографировала его за завтраком... Аппарат такой — сразу карточку... Занесла днем, положила на тумбочку. И снимка этого нет.

— Порвал, наверное, — сказал Сапронов. — Или увез. Не любит он карточки дарить... Кто там?

Дверь открылась. Это был Антон.

— Звонил Бахметьев, — Сабодаш обращался к Сапронову. — Если мы больше не нужны...

— Справимся, — сказал Сапронов.

На прощание Сапронов сказал так же, как Денисов несколько дней назад:

— Вечер, по-моему, обещает быть жарким...

— Вас ждать? — спросил шофер «газика». Это был не тот — знаток старой Москвы, возивший Денисова к Гладилиной. В отличие от других водителей он больше любил находиться на стоянке.

— Не надо, — Денисов хлопнул дверцей.

Под фонарями косо валил мокрый снег, в темноте его можно было легко принять за дождь.

«Три ключа... — подумал Денисов. — Три ключа у Леута-Кропотова. Два могут быть от наружной двери и один от комнаты. Недавно я был в одной такой квартире... Это могло оказаться и случайным совпадением — у «Луча».

Варшавское шоссе казалось темным, кое-где размытым огнями, примыкавший к нему под прямым углом Чонгарский бульвар, напротив, выглядел чистым, даже праздничным.

Денисов перебежал перекресток, который регулировало не менее десятка светофоров. Было еще не поздно, но из-за погоды, ненастья, движение почти прекратилось. Пешеходов вообще не было видно.

«Может, к тому же хороший фильм по телевидению...»

В темноте огромные, довоенной застройки дома, тянувшиеся вдоль шоссе, казались еще мощнее, основательнее. Денисов потерял представление об их высоте — из-за дождя со снегом ни разу не поднял головы.

«Мы остановились у луча, — записал Шерп. —Я был свидетелем поразительного светового эффекта... Я смотрел как на знамение... Чем 1розило нам темное окно...»

В вестибюле концертного зала, по другую сторону шоссе, было темно, только слово «Луч» выделялось неярко над входом в кассы.

Рядом, у тротуара, осветилась изнутри патрульная милицейская машина.

Навстречу Денисову послышались голоса.

Из феерии дождя возникла нелепая троица: старуха в мужском пальто, с палкой, дальше краснорожая молодая деваха в шубе, в валенках с галошами; последним показался их приятель — в плаще, в берете — с рыбьими глазами. Денисов знал всех троих — их несколько раз доставляли в отдел за продажу самодельных — из сахара и патоки — леденцов. Вся троица и тогда была изрядно навеселе, щеголяла в мятых, сто лет не стиранных, белых когда-то халатах.

Компания прошла под арку в дом, которым интересовался Денисов. Было слышно, как ухнула за ними тяжелая, на пружине, дверь.

«Тот же подъезд...» — подумал он.

Неожиданная мысль пришла ему в голову:

«А что, если эта девица в шубе!.. Если она как раз и живет в комнате с окном-полукругом? Соседка сказала: «Девица эта ужасная, никто не хочет с ней связываться!» Если они идут в ту самую комнату?

Он вошел под арку, полуосвещенный проем почти наполовину был заставлен ящиками. Сбоку стояла телефонная кабина, в ней темнел силуэт. Какой-то человек звонил по телефону.

Здесь, у дома, звук дождя сразу резко усилился. Тяжелые капли барабанили по крыше, по водосточным трубам.

«Вот и конец зиме, — подумал Денисов. — Завтра не останется ни горстки снега».

Человек вышел из телефонной будки, подошел к Денисову:

— Сигареты не найдется?

— Не курю.

«Не подходит: молод...» — подумал Денисов, пристально его разглядев.

Парень убежал в дождь. Денисов вошел в освободившуюся телефонную кабину, набрал номер. Трубку поднял Антон.

— Из пансионата не звонили? — спросил Денисов.

— Нет. Все тихо.

— Что у нас?

— Скоро должны подвезти репродукции... Двести штук. Весь народ задействован. — Чувствовалось, Антон повторяет это не ему первому. — На других вокзалах то же. Думаю, из города ему не уехать.

— Мне кажется, что в пансионат он уже не вернется.

— Мне тоже. Ты на Варшавке? Как там?

— Мерзкий дождь в чужом дворе... Ну, давай.

Денисов повесил трубку, вернулся на тротуар, взглянул на окна. Несмотря на то что прошло достаточно времени, света в полукруге над аркой по-прежнему не было.

«Ошибся?» — подумал он.

Денисов вернулся во двор. Огромный днем, он теперь выглядел куцым, обрезанным дождем. Детсад и котельную совсем не было видно.

Денисов вошел в подъезд, тихо поднялся по лестнице. Еще внизу слышались доносившиеся сверху голоса, ругань. Денисов осторожно поднялся до середины лестничного марша. Шум доносился из-за знакомой уже двери с двумя поставленными один над другим замками, которая была полуоткрыта.

— Пи-ила и буду пи-ить! — кричал надрывный женский голос.— Кому не нрави-ится, могут...— она завернула крепкое словечко. — К себе в комнату войти не дают!

Послышались удары в дверь.

— Открывай! — снова закричала женщина. — Дверь сорву!