Леонид Словин - Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

— А как с телеграммами?

— Пока нет.

За обедом Марина и Антон снова говорили о субботних вылазках за город. Как бывает, разговор малознакомых людей касался одной счастливо найденной темы.

— ...Глаза страшатся, а руки делают! Как подумаешь: в пятницу собрать детей, спальные мешки! Все эти котелки, поводки, ошейники... — Круглая большая оправа делала ее лицо моложе. Из-за чуть затемненных стекол следили внимательные глаза. — Оторопь берет! Отправила бы одних, сама бы до понедельника с тахты не вставала... Но приедешь к реке — тишина, птицы. До утра сидим, стихи читаем, смотрим на костер. Тем не менее все высыпаемся!..

— Понимаю.

— И всю неделю — ожидание поездки, — она улыбнулась. — Помните, у Вероники Тушновой: «Счастье —что оно? Та же птица: упустишь — и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним...»

— Цветов много в Сумах?

— Очень. У гостиницы в Москве гладиолусы, настурции. Но у нас больше. Аромат на весь город.

Денисов смотрел в окно. За Тамбовом в направлении Рады тянулся смешанный лес. Поезд перерезал овраг. По обоим склонам строго вверх росли деревья.

— Стоит ли ехать на Каспий? — Он с трудом оторвался от прочерченных ими вертикалей. — Если так хорошо дома?

Наискосок, через два столика, снова сидел Ратц, скучный, похожий на высохший глиняный сосуд. Одинаково тусклый свет исходил от его нержавеющих металлических зубов и потухших голубоватых глаз.

— Поездки кончились, — Марина отодвинула прибор. — Распалась компания.

— Поссорились?

— И не ссорились. На работе встречаемся, разговариваем. Распалась, и все. Теперь каждый по себе.

В конце обеда появился Вохмянин с толстой общей тетрадью. По просьбе Денисова Шалимов подобрал купе, где завлабораторией мог готовиться к симпозиуму.

Антон продолжал прерванный разговор, Денисов снова ему позавидовал: сам он был скован, боялся что-нибудь упустить. Как будто день и ночь все играл одну и ту же сложную турнирную партию...

— ...Он увлекается магнитофонами... — сказала Марина.

Денисов понял: Антон спросил о муже.

— Сколько их перебывало! То что-то не отрегулировано, не доведено. То меньше, чем хотелось, ватт на выходе. Разъем двухштамповый вместо одноштампового...

Антон кивал.

— ...Он способный, талантливый. Недавно вернулся из командировки в Италию. Евгений переживал, когда так получилось с компанией, — Марина поправила очки. — Мужчины наши — друзья по институту, все с одного выпуска, «мушкетеры». Только жены перезнакомились... — Она обернулась к Денисову: — Как по - вашему? Меня еще будут тревожить?

За стеклами мелькнуло беспокойство.

— Насчет Голея?

— Придется приезжать, давать показания? По существу, я ничего не знаю!

Денисову показалось: она сейчас расплачется.

— Закон есть закон.

— Я хочу быть объективной. Не было в купе ничего, кроме этой стычки Голея с Ратцем.

— Так вы считаете?

Тот же закон, однако, запрещал Денисову настаивать. Беседа со свидетелем за столиком купе, в вагоне-ресторане даже по поводу только что совершенного преступления оставалась беседой, а допрос — допросом, процессуальным действием со взаимными обязанностями, правами, протоколом.

— Голей что-то сказал...

— А Ратц?

— Может, у них старые счеты? Ратц побледнел. Слово «война» я определенно слышала.

Денисов помолчал.

— Но вначале было все мирно?

— Вполне.

— Если бы они были знакомы раньше, вы бы заметили?

— Конечно!

— Еще вопрос. Кто открыл шампанское?

— Может, Игорь Николаевич? Голей, я знаю, проткнул пробку, чтобы не выбило.

— Странно.

— Мне это было тоже в новинку. Ратц дал свой ножик

— У него был нож? — спросил Антон.

— Он не сказал? — Марина удивилась.

Из раздаточной показался Феликс. От Денисова не укрылось: официант-разносчик вздрогнул, увидев обоих сотрудников милиции.

— Вы спрашивали еще о сторублевых купюрах... Я не видела их, — она словно спешила снять с себя подозрения. — На вокзале он не расплачивался в моем присутствии!

Ее слова навели Денисова на мысль.

«А ведь такой свидетель есть! — вспомнил он. — Шпак! Житель Кагана... Он стоял у кассы позади Голея, мог видеть сторублевку! А то и все восемь тысяч!»

Бородатого, с узловатыми морщинами Шпака Денисов нашел в служебке девятого вагона. Свидетель пил чай.

— Присоединяйтесь, — он придвинул вторую пиалу. — Представьте, что мы в Кагане.

— В Бухаре.

Частая дробь колес на секунду прервалась.

Денисов сел, Шпак налил чай.

— Что вас больше поразило в Бухаре? — спросил он. — Если не секрет... Мавзолей Саманидов?

— Бала-Хауз!..

Денисов вспомнил: звенел совсем московский морозец, знаменитый водоем был пуст. Крутые ступени уводили вглубь, к ледяному зеркалу, где несколько пацанов играло в хоккей.

Денисов поблагодарил за чай.

— Проводница спит?

— Бригадир послал ее в четырнадцатый. За бельем. Сейчас придет.

— У меня вопрос к вам. На московских вокзалах кассиры оформляют билеты иначе. Не как везде, — Денисов рассчитывал на его наблюдательность.

— С помощью манипулятора, — прямой как палка каганец откинулся еще дальше назад, — я видел... Потом пишущая машинка заполняет бланк.

— Верно. Тогда вы наверняка вспомните... Сколько билетов изготовили, пока вы стояли у окошка?

— Три. Может, четыре.

— Впереди вас расплачивались сторублевой купюрой?

Пауза показалась долгой, наконец Шпак качнул головой:

— Нет.

— Определенно?

— Я бы обратил внимание, — борода его легла на воротник красного батника, узловатые морщины как будто расправились. — Хотите еще чаю?

— Нет, благодарю.

— Это шестидесятый номер. Обычно я завариваю сто двадцать пятый...

— Он лучше? — Денисов думал о другом.

— Как сказать...

Появилась проводница —в джинсовом костюмчике, с косичкой. В первую минуту она показалась Денисову подростком.

— У нас гости?

— Денисов, — он представился. — Инспектор транспортной милиции.

— Рита, — она преувеличенно-внимательно оглядела его. — Не задержали еще?

— Убийцу? Пока нет.

Рита обернулась к Шпаку.

— А вы говорили: «Быстро найдут».

За окном показались дома, дополнительный пошел совсем тихо. На песчаном бугре мальчик гладил лежавшую рядом собаку, вторая рука была приветственно поднята.

— Потом поймешь, малыш, — Шпак тоже вскинул руку. — Глупо махать всем без разбора. Жизнь — штука пресложнейшая... Главное в ней — выбор цели. Согласны?

Денисов не ожидал вопроса.

— Вы говорите о сверхзадаче?

— Вот именно! Шестьдесят пять лет человеческого существования и миллиарды по обе стороны от точек отсчета! Есть над чем задуматься...

Денисов пожалел, что с ним нет Антона: Сабодаш любил поспорить.