Анатолий Ромов - Колье Шарлотты

Ант довольно явно посмотрел на часы. Мы встали.

— Григорий Алексеевич, — это я спросил уже в двери, — почему же вы мне сразу об этом не сказали? Про колье?

— Жизнь у меня, дорогой вы мой человек, одна. Я и сейчас жалею, что сказал. — Зенов посмотрел на меня то ли с насмешкой, то ли с укоризной, но мне уже было не до него.

Мы с Антом выбежали на улицу. Телефон-автомат был занят. Девушка, говорившая по телефону, обернулась.

— Умоляю, — сказал Ант, — очень срочно.

— Тут трубку вырывают, — сказала кому-то девушка. — Я перезвоню.

Она вышла. Я опустил две копейки. Стараясь не спешить, набрал номер гостиницы «Виру». Занято. Я набрал номер несколько раз — тот же результат. Бесполезно. Что ж, придется ехать в гостиницу. Но вдруг, прорвавшись сквозь гудки, возник усталый голос:

— Гостиница «Виру»…

— Будьте добры… Вы не посмотрите, проживает ли в гостинице товарищ Губченко Виктор Федорович?

— Нет, — после короткого молчания сказала дежурная, — съехал.

— Простите! — крикнул я, стараясь этим криком помешать дежурной положить трубку. — Давно?

— Ну, мы же не меряем на секунды… — Пауза. — Часа полтора.

— Спасибо. — Я повесил трубку.

— Тюля выехал из гостиницы часа полтора назад.

— Что же мы стоим? В аэропорт?

— Подожди, Ант. — Я снова снял трубку, набрал номер. — Аэропорт? Оперативного дежурного. Козлов? Мартынов. Здравствуй, Пашенька. Пожалуйста, проверь быстро в регистратуре, нет ли среди вылетающих ближайшим рейсом пассажира по фамилии Губченко? Губ-чен-ко Вэ Эф. Да. Хорошо, я подожду.

Бороться с Тюлей можно только одним оружием — взять его на испуг. И сделать это нужно немедленно. Сейчас. Я подождал, пока Козлов справится в регистратуре. Произошло это довольно быстро.

— Есть, — сказал в трубку Козлов. — Губченко Вэ Эф, рейс девяносто — ноль пять, вылет через двадцать пять минут.

— Слушай, Паша. Только все сделай, как я тебя прошу. Попроси кого-нибудь в форме, ну дежурного милиционера: пусть найдет этого Губченко. Он высокий, лет сорок, хорошо одет. В крайнем случае объявите по залу. Пусть найдет и вежливо, но строго… Ты понял — вежливо, но строго — отберет документы для проверки. Пусть этот Губченко малость испугается, понимаешь? Ну, отлично. Сейчас буду. Документы держи у себя.

Да, Пааво жал вовсю. Он только процедил, глядя на дорогу:

— Список. Там было колье на сто тридцать один бриллиант.

У аэропорта Ант круто развернул «жигули» и встал как вкопанный у служебного входа. Мы бросились наверх.

— Порядок. — Паша Козлов вынул из ящика паспорт и билет.

— Отдал спокойно? — Я спрятал документы в карман.

— Абсолютно. Без звука. Сейчас сидит в зале. Посмотрим?

Паша включил экран монитора теленаблюдения. Высветился зал ожидания — он был сейчас довольно пуст.

— Неужели ушел?.. — сказал Паша. — Хотя нет. Вот он.

Теперь я и сам увидел Тюлю. Он стоял спиной к нам, разглядывая летное поле. Я спустился вниз, вышел в зал.

Медленно подошел к Тюле, который стоял в той же позе — разглядывая самолеты и погрузчики за окном. Тюля почувствовал, что кто-то к нему подошел. Обернулся.

— Привет, — сказал я. — Обманываем, Виктор? А зачем?

Тюля на этот раз и не собирался играть в невозмутимость. Он молчал. Он почти не скрывает сейчас, что растерян. И не скрывает, что лихорадочно просчитывает, что можно, а что нельзя мне говорить. Ему хочется улететь. Очень хочется.

— Вы меня жестоко накололи, Виктор. Что же вы молчите?

— Я… никого не накалывал.

— Да? А суворовские ордена?

— А… что? Они же ведь были.

— От кого вы о них слышали? Быстро?

Тюля оглянулся.

— Хорошо. Давайте хотя бы отойдем в тот угол.

Мы встали за прилавком газетного киоска, который сейчас был закрыт. Тюля молчит. Колет? Если колет… Нет, дорогой Тюля, этот номер прошел у тебя только один раз. Второго не будет.

— Я говорил то, что знаю. Я только… слышал об этом.

— От кого?

Вряд ли Тюля сейчас скажет о Зенове. Отлично. Только я один понимаю, что, если он об этом сейчас не скажет, это будет его серьезный раскол.

— Ну… не помню. Кто-то из фарцы. Это было все-таки давно.

— Губченко… Вы что, считаете, что с вами говорят дураки? Вы не помните того, кто сказал вам о коллекции, тысяч сто для которой фраерская цена?

Тюля в раздумье. Он действительно растерян. О Зенове говорить он все-таки не хочет. Что ж, все это работает сейчас против него. Нужно менять роль. Менять роль… Жестко давить на него. Как можно жестче.

— Товарищ Губченко. Вполне официально прошу вас вспомнить, не знаете ли вы еще что-нибудь о крупных вещах.

Тюля никак не решается. Да, теперь я улавливаю только одно в его молчании. Он боится. Панически боится. Собственно, на колье ему наплевать. Он просто боится.

— Значит, вы ни о чем, кроме уже перечисленных короны Фаберже и так называемых орденов, не слышали?

Сейчас Тюля просто вызывает жалость. Он не хочет говорить.

— Губченко. Скажите честно, вы хотите, чтобы вам сейчас вернули паспорт и билет? Хотите спокойно улететь в Москву?

Тюля молчит. Этот «детский» вопрос для него унизителен.

— Так хотите или нет? Если вы мне сейчас не ответите, предупреждаю — потянете за собой хвост. За четко заведомую дачу ложных показаний. Только не вздумайте опять подсовывать липу. Скажем, что-нибудь вроде нумизматической коллекции Коробова. — В другое время эта фраза вызвала бы у меня улыбку, но сейчас я был серьезен. Кажется, Тюля готов. Ну что, пора бить. — Поймите — мы знаем о петровском колье. Да, да, о колье Шарлотты. У нас есть несколько вариантов и кандидатур. Нам нужно только одно — услышать, на кого в свое время выходили вы. Кроме Зенова.

Подействовало. Прилично подействовало.

— Именно Зенова. Предупреждаю: может быть, и мы знаем об этом человеке.

Как не хочется ему говорить. Как не хочется.

— Ну… — Тюля выдавил это через силу. — Был такой. Веня Голуб.

— Как? Голуб?

— Да, Веня Голуб. Вениамин Голуб. Если по кличке — Герасим.

Голуб. Голуб. Кличка — Герасим. Я ничего о таком не знаю. Абсолютно ничего. Эдик, кажется, тоже не упоминал ни такого имени, ни клички.

— Откуда он?

— Из Москвы.

— Адрес его знаете?

— Нет, адреса не знаю. Знаю, что работает в институте Гипрогор. Еще — домашний телефон.

— Какой?

— Двести четырнадцать — пять четыре — одиннадцать. Двести четырнадцать — пять четыре — одиннадцать. Черт.

214—54–11. Стоп. Да ведь это же телефон из записной книжки Горбачева! Вениамин Михайлович. Вот так номер. Значит, «Вениамин Михайлович» — это Голуб. Проверим еще раз.

— Как его отчество? Этого Голуба?

— Вы знаете — отчество не помню. Кажется, не то Михайлович, не то Николаевич.

— А… сколько ему лет? Хотя бы примерно?