Николай Чергинец - Приказ №1

Дня не хватало. На поздний огонек в кабинете Михайлова пришел Гарбуз. Он был в приподнятом настроении.

— Мясников просил передать: сегодня получены сообщения из Гомеля, Борисова и Бобруйска. Там последовали нашему примеру — большевики вышли из «объединенки» и создали самостоятельные организации.

— Отлично! Важно было начать! — радостно воскликнул Михайлов. — А где Мясников?

— Собирался к тебе. Заканчивает проект Манифеста Минского комитета РСДРП (б).

— Хорошо. Пока он придет, давай, Иосиф, подумаем, как нам наладить дело политического образования сотрудников милиции. У меня подготовлено кое-что из литературы. Первое занятие проведу я, следующее — ты. Вообще же надо создать пропагандистскую группу из наиболее подготовленных большевиков. Взгляни-ка, — Михайлов пододвинул к сидевшему через стол Гарбузу несколько исписанных листов бумаги и вырезки из газет. — Здесь кое-что из высказываний Владимира Ильича Ленина о милиции. Вот, например, — он взял лежавшую сверху вырезку из газеты, — его статья, опубликованная в «Правде» еще 20 апреля. Послушай: «Введение рабочей милиции... есть мера, имеющая огромное — без преувеличения сказать можно: гигантское, решающее — значение, как практическое, так и принципиальное. Революция не может быть гарантирована, успех ее завоеваний не может быть обеспечен, дальнейшее развитие ее невозможно, если эта мера не станет всеобщей, не будет доведена до конца...» — Михайлов на секунду оторвал взгляд от бумаги. — Посмотри, как четко Ленин определяет задачи милиции: «Всенародная милиция — это значит, что контроль (за фабриками, за квартирами, за распределением продуктов питания) обязан остаться не на бумаге... Всенародная милиция — это значит, что распределение хлеба пойдет без «хвостов», без всяких привилегий для богатых». Короче говоря, бери изучай. А сейчас — ко мне. Мясников найдет нас там. Я тут набросал одно заявление. Так вот, пока Соня будет его печатать, а я диктовать, ты, дружище, вскипятишь чай.

— Михаил, но ведь ночь на дворе. Твоя жена накостыляет нам по шее и вытурит вон, — взмолился Гарбуз.

— Ты плохо знаешь мою жену, Иосиф. Тем более где я сейчас, в два часа ночи, машинистку возьму?

— Что за заявление?

Пока они спускались на первый этаж, шли по длинному коридору, Михайлов объяснил:

— Ты же знаешь, после того как я отказался по требованию этой соглашательской публики уйти с поста начальника милиции, Минский губернский комиссариат состряпал даже обвинение против меня, вызвал специальную правительственную комиссию из Петрограда и подобрал кандидатов на мое место...

— А фигу они не хотят? — на ходу бросил Гарбуз.

— Конечно, не хотят, но они ее получат в виде этого самого заявления.

Он отпер дверь и тихо сказал Гарбузу:

— Обожди минутку, я разбужу Соню. Он прошел в спальню, зажег свет. Соня спала, свернувшись под одеялом калачиком. Вдруг стало жалко будить ее. Но что поделаешь, заявление к утру должно быть отпечатано, да и Мясников придет не в гости — надо срочно печатать Манифест.

Михайлов наклонился и губами прикоснулся к щеке жены. Соня вздрогнула, открыла глаза и, увидев мужа, обвила руками его шею:

— Пришел? Сейчас встану, напою тебя чаем.

— Я не один, Сонечка, со мной Иосиф.

— Обоих напою.

— Этим займется Иосиф, а тебя я хочу попросить о другом.

— Понимаю. Только ты ступай к Иосифу, я оденусь и приду.

Михайлов позвал из прихожей Гарбуза и проводил его на кухню:

— Вот, дорогой Иосиф, аппарат под названием печь, вот вода, чайник, дрова за печкой. Приступай, а мы пошли работать.

Гарбуз молча принялся возиться у печи, а Михайлов через несколько минут уже диктовал. Гарбуз невольно прислушался к его ровному, неторопливому голосу: «Ныне все более и более обнаруживается тенденция превратить милицию в административный полицейский аппарат типа старой полиции. Ей навязываются чуждые по существу функции политического сыска и органа политической борьбы... Губернский комиссариат делает определенные попытки подчинить милицию комиссариату...»

В этот момент в коридоре послышались шаги и вошел Мясников. Как всегда, аккуратный, подтянутый, бодрый.

— Вот они чем занимаются! — весело проговорил он. — Как будто нет дела более приличествующего данному времени и месту.

— Что ты имеешь в виду? — отвечая на рукопожатие, спросил Михайлов.

— Ну, сон хотя бы. Что вы тут сочиняете? — Мясников склонился через Сонино плечо и прочел то, что она успела напечатать. — Так, «работники милиции отказываются подчиняться представителям центральных властей и выполнение их требований считают для себя необязательным». Правильно. И еще обязательно напиши, Михаил, что работники милиции видят свою задачу в организации общественной безопасности и в поддержании революционного порядка, а отнюдь не в политическом сыске.

— Так и напишу, — мягко улыбнулся Михайлов. — А чтобы тебе не было скучно, пока я тут закончу, иди на кухню и помоги Иосифу готовить чай.

— Охотно! — ответил Мясников. Через минуту с кухни послышался его голос: — Эй, хозяева, а где заварка?

— В столике слева, — громко ответила Соня.

Вскоре Михаил Александрович закончил диктовать, прочитал текст и поцеловал Соню:

— Ни одной ошибочки! Ну что, пойдем чаевничать?

— Нет, давайте уж все разом. Что там у Александра Федоровича? Отпечатаю, накрою на стол, а сама, извините, пойду спать.

Михайлов громко позвал:

— Саша, твоя очередь.

Мясников начал диктовать:

— «Мы, как передовой отряд рабочего класса, стремимся к социалистическому строю путем твердой классовой борьбы пролетариата; мы сплачиваем рабочих, как единый класс, вокруг нашего верного знамени. Революционный класс должен иметь и революционную тактику. Соглашение с буржуазией, хотя бы временное, в корне вредит интересам пролетариата...»

К тому времени, когда Соня отпечатала подпись: «Минский комитет Российской социал-демократической рабочей партии большевиков», в кухне уже вовсю кипел чайник. Соня собрала на стол, а сама удалилась в спальню. Оказалось, что все изрядно проголодались: с аппетитом ели хлеб с салом, в сосредоточенном молчании пили чай. Но долго так продолжаться не могло. Поговорка: когда ем — глух и нем, не для людей, которых денно и нощно обуревают заботы. Первым не выдержал Гарбуз:

— Вчера ко мне приходил бывший надзиратель. — Он повернулся к сидевшему рядом Михайлову. — Тот самый, ты должен помнить, что помог нам выяснить фамилию Данилы. Так вот, он сообщил, что его и многих его коллег по решению губернского комиссариата направили опять работать в тюрьму.

— Безобразие! — бросил Мясников. — Немедленно надо вмешаться.

— Я знаю, чем это вызвано, — отставил в сторону стакан с чаем Михайлов. — Вчера мне по этому поводу звонил Онищук. Дело в том, что и тюрьму, и многие казармы, и даже монастырские помещения готовят для содержания под арестом солдат, выступающих против продолжения войны.