Кейт Мортон - Дом у озера

Ночью, когда Энтони провалился в тяжелый наркотический сон, Элеонор босиком выскользнула из спальни и прошла по коридору. Осторожно спустилась по лестнице, обойдя прореху в белуджистанском ковре дедушки Хораса, и по полу за ней кралась тень.

Плиты садовой дорожки еще хранили дневное тепло, Элеонор нравилось чувствовать под мягкими пятками твердый камень. Когда-то давно пятки у нее были жесткими.

У озера она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Никто не знал, что она курит.

Элеонор скучала по саду, другу ее детства.

Вода тихо плескалась в темноте, ночные птицы хлопали крыльями, какая-то мелкая зверюшка – наверное, лиса – испуганно метнулась в сторону.

Элеонор затушила сигарету и торопливо подошла к озеру. Расстегнула платье, сняла через голову и осталась в одной комбинации.

Ночь стояла довольно теплая, но совсем не подходящая для купания, однако у Элеонор жгло в груди. Ей хотелось возродиться, почувствовать себя живой, свободной от уз. Уйти, скрыться ото всех и вся. «Разве вы никогда не хотели сбежать от мира?» – спросил Бен в кибитке. Да, очень хотела, а сегодня больше, чем когда-либо.

Она погрузилась в воду с головой, опустилась на дно, чувствуя под ногами холодные и скользкие камыши. Представила себя обломком дерева, который качается туда-сюда на волнах. Ни ответственности, ни тревог.

Элеонор всплыла, взбудоражив залитую лунным светом гладь, перевернулась на спину, слушая ночные звуки: фырканье лошади в загоне поблизости, шум птиц в лесу, журчание воды.

В какой-то миг она поняла, что больше не одна, и догадалась, что это Бен. Элеонор подплыла к берегу, вышла из воды, села рядом с Беном на поваленное бревно. Он снял пиджак, накинул ей на плечи, обнял, погладил по голове и, даже не зная, в чем дело, сказал, что все будет хорошо. Бен успокаивал Элеонор, а она молча слушала. Она истосковалась по нему, и от его прикосновений стало так легко на душе, что перехватило горло.

Но Элеонор знала правду. Она, Элеонор, похожа на королеву из «Волшебной двери Элеоноры», которая так хотела ребенка, что пошла на сделку с дьяволом. Элеонор открыла дверь, переступила порог и любила запретной любовью, а теперь пришло время пожинать последствия. В мире существует равновесие и природная справедливость; за все приходится платить, и уже слишком поздно запирать дверь.

Корнуолл, 2003 г.

– Вот это да!

Клайв уставился на Сэди, голубые глаза округлились за стеклами очков, когда до него дошел смысл сделанного открытия.

– Не понимаю, почему мне это не пришло в голову раньше? – сказала Сэди.

– С какой стати? Я был здесь в тысяча девятьсот тридцать третьем году и видел всю семью. Никто даже словом не обмолвился, что такое вообще может быть.

– Думаете, Энтони знал?

Клайв тихонько свистнул сквозь зубы, прикидывая.

– Если да, то теперь все выглядит гораздо мрачнее.

Сэди пришлось согласиться.

– А в дневнике он ничего не писал? Примерно в то время, когда Дебора заходила к нему в кабинет?

– Записи-то есть, но все завуалировано, я ничего толком не понял.

– Вы же разговаривали с ним в тысяча девятьсот тридцать третьем? Я знаю, вы сказали, что не услышали ни одного намека, ставящего под сомнение отцовство Энтони, но, может, было еще что-нибудь? Какая-нибудь мелочь, которая в то время выглядела совсем незначительной?

Клайв надолго задумался и наконец заговорил. В его голосе слышалось сомнение.

– Вроде было кое-что. Не знаю, насколько это важно, может, вообще не стоит об этом упоминать… Когда мы впервые разговаривали с Эдевейнами, шеф предложил им обратиться в прессу. Он считал, что если заручиться симпатией публики, то намного больше глаз будут высматривать пропавшего малыша. В тот день стояла духотища, а мы собрались внизу в библиотеке: Энтони и Элеонор сидели рядом на диване, еще там были фотограф с репортером, а полицейские в это время прочесывали озеро. – Клайв покачал головой. – Ужасно. Так вот, Элеонор стало плохо, и Энтони резко оборвал интервью. Понятное дело, я его нисколько не винил, но вот что застряло в памяти: «Сжальтесь, – сказал он, – моей жене плохо, пропал ее ребенок». – Клайв взглянул на Сэди. – Не «наш ребенок», а «ее ребенок».

– Возможно, он просто сопереживал ее горю. Хотел подчеркнуть именно ее чувства.

– Вряд ли, – с нарастающим волнением сказал Клайв. – Наоборот, чем больше я думаю об этих словах, тем подозрительнее они кажутся.

Сэди внутренне воспротивилась его убежденности. Если Клайв все сильнее верил в то, что Энтони знал о Тео, то Сэди хотелось доказать, что это не так. Никакой логики в ее упрямстве не было, просто не хотелось верить, и все тут. Прежде они с Элис полагали, что Энтони убил Тео случайно, в приступе буйной ярости, вызванной психической травмой. Но если Тео, долгожданный обожаемый ребенок, не приходился ему сыном и если Энтони узнал правду тогда же, когда ему сообщили о неверности жены, то появлялась другая, куда более страшная версия.

Будь Дональд здесь, он наверняка сказал бы, что Сэди слишком вовлечена в дело, и потому, пока Клайв перечислял все, что он заметил в поведении Энтони в тысяча девятьсот тридцать третьем году, Сэди постаралась не делать поспешных выводов. Она не допустит, чтобы личные чувства повлияли на ее профессиональное суждение. Картина, которую нарисовал Клайв, выглядела довольно мрачно. Энтони, должно быть, тщательно выбирал время и остановился на идеальной для преступления ночи ежегодного праздника, зная, что жена собьется с ног, принимая гостей, а прислуга будет слишком занята, чтобы глазеть по сторонам. Увольнение Роуз Уотерс тоже пришлось кстати: бдительная молодая няня, по словам Элеонор, никогда бы не допустила, чтобы с ее подопечным что-то случилось. Няню Роуз заменили старой Хильдой Бруен, которая, как всем известно, с радостью побалует себя глотком-другим виски, если шум вечеринки будет мешать ей спать. Все отлично продумано. А что же Элеонор? Какова была ее роль?

– Думаете, она знала? – спросила Сэди.

– Наверняка. Иначе почему она отказалась объявить награду? Знала, что это бесполезно, сына все равно не найдут.

– Но почему она помогла скрыть преступление? Почему ничего не сказала? Как ни в чем не бывало продолжала жить с Энтони Эдевейном, и, по общему признанию, они были счастливой парой.

– Семейные дела – сложная штука. Возможно, он угрожал, например Бену; кстати, это объясняет, почему Мунро навсегда исчез из их жизни. А возможно, Элеонор чувствовала, что сама виновата, что именно ее неверность довела мужа до преступления.

Действительно, Элис говорила, что Элеонор была сильным человеком со своеобразной системой моральных ценностей. Предположим, что женщина с подобными этическими взглядами испытывала глубокое чувство вины из-за того, что нарушила клятву верности. Но могла ли она принять смерть Тео как должное наказание? Вряд ли. Одно дело простить Энтони ужасную случайность (да и то с натяжкой) и совсем другое – оправдать умышленное убийство своего ребенка. Как ни старалась Сэди не судить предвзято, у нее в голове не укладывалось, что Энтони Эдевейн – добрый отец, любящий муж и в прошлом храбрый солдат – оказался мстительным чудовищем.