Кейт Мортон - Дом у озера

Сэди сама не знала, что искала. Просто чувствовала, что недостает какой-то детали и лучше всего поискать ее среди писем Элеонор. Начать до рождения Тео и читать все подряд, пока не наткнется на что-нибудь важное, ту линзу, через которую все остальное увидится как единое целое. Сэди взялась за дело в хронологическом порядке: просматривала письмо Элеонор в книге для третьих экземпляров, потом находила соответствующий ответ.

Работа подвигалась медленно, но времени хватало, идти никуда не хотелось, и нужно было отвлечься. Сэди отогнала от себя все мысли о деле Бейли и Эшфорде и погрузилась в мир Элеонор. Несомненно, любовь Элеонор к Энтони стала главными отношениями всей ее жизни, великая любовь, омраченная безжалостным ужасом и замешательством от тяжелого состояния мужа. Элеонор писала одно письмо за другим, обращалась к врачу за врачом, умоляя помочь, и в каждом письме сохранялся ровный сердечный тон и непоколебимая решимость найти лекарство.

Но вежливые, сдержанные послания не отражали глубины горя этой женщины, только в письмах к Дафиду Ллевелину она давала себе волю. Долгое время он один знал о тяжелом состоянии Энтони и его страданиях. Девочки ничего не подозревали, как и прислуга, за исключением двух-трех самых доверенных лиц. Констанс тоже держали в неведении; и Элеонор, и Дафид Ллевелин питали к старухе давнюю неприязнь.

Элеонор не раз писала, что дала Энтони обещание хранить его секрет и никогда не нарушит слово. Для всех остальных она создала фантазию, в которой она и ее муж вели беззаботную жизнь: она занималась хозяйством, а он изучал естественный мир и работал над Великим Трудом. Элеонор писала пространные послания немногим знакомым о жизни в Лоэннете, полные забавных, иногда ехидных наблюдений за дочерьми: «каждая еще с большими странностями, чем предыдущая».

Сэди восхищалась упрямой настойчивостью Элеонор; та взвалила на себя непосильную ношу. Дафид Ллевелин тоже советовал Элеонор открыться окружающим, особенно в начале тысяча девятьсот тридцать третьего года, когда ее заботы переросли в тревоги. Элеонор, как всегда, волновалась за Энтони, но теперь страшилась и за своего кроху сына, чье рождение, говорила она, запустило какой-то ужасный механизм в мозгу мужа.

Глубокая психическая травма дала о себе знать, в памяти у Энтони ожили воспоминания об ужасном событии, когда он потерял своего лучшего друга Говарда. «Симптомы нарастают как снежный ком. Энтони стыдится своего счастья и жалеет, что не может работать врачом, и все это каким-то образом смешалось с его военными воспоминаниями, в особенности с одним «инцидентом». Во сне он плачет, кричит, что они должны уходить и что нужно заставить замолчать собаку и ребенка».

И через несколько недель: «Как вы знаете, Дафид, я сама навела справки и удивилась, когда не нашла имени Говарда в списках награжденных. Я копнула глубже… О, Дафид, это ужасно! Беднягу расстреляли на рассвете свои же войска. Я отыскала человека, который служил в одном полку с Энтони и Говардом, и вот что он мне рассказал: Говард пытался дезертировать, а Энтони его остановил. Мой бедный возлюбленный наверняка хотел сохранить это в тайне, но там оказался другой офицер, вот и случилось то, что случилось. Человек, с которым я разговаривала, сказал, что Энтони очень тяжело пережил смерть Говарда, и, зная своего мужа, я уверена, что он наверняка винит себя, как будто он сам спустил курок».

Хотя Элеонор узнала, что кроется за ночными кошмарами Энтони, это ни в коей мере не объясняло, почему они усилились, и не помогло успокоить мужа и вернуть к реальности. Он обожал малыша Тео и страшно боялся ненароком причинить ему вред, от чего впадал в отчаяние и даже говорил о том, «что с этим надо покончить». «Я не позволю , – писала Элеонор, – не могу допустить, чтобы надежды и чаяния этого потрясающего человека закончились так печально. Я должна найти способ все исправить. Чем дольше я думаю об этом, тем сильнее склоняюсь к мысли, что только откровенный разговор о Говарде даст Энтони шанс уйти от преследующих его кошмаров. Я собираюсь сама расспросить его об «инциденте», но только когда все уладится. Когда все будут в безопасности».

В это мрачное время у Элеонор была одна-единственная отдушина: отношения с Беном. Дафид Ллевелин знал об их романе, а Элеонор рассказала Бену о тяжелом состоянии Энтони. Она писала, что бродячая натура Бена, отсутствие корней делают его идеальным наперсником. «Не думайте, что мы часто говорим об этом. У нас так много тем для разговоров! Он очень много путешествовал, его детство – сокровищница забавных историй о разных людях и местах, и мне хочется их услышать. Вроде как сама путешествую, пусть и ненадолго. Иногда, когда мне просто необходимо облегчить свое бремя, он – единственный человек, конечно, кроме вас, дорогой Дафид, кому я могу доверять. Разговаривать с ним – все равно что писать на песке или кричать по ветру. В нем есть что-то природное, и я знаю, что он никогда не выдаст ни одной моей тайны!»

Сэди задавалась вопросом, что Бен думал о психическом состоянии Энтони и об угрозе, которую он, возможно, представлял для Элеонор и малыша Тео. Его малыша. Письмо, которое Сэди нашла в лодочном сарае, доказывало, что Бен знал о своем отцовстве. Сэди провела пальцем по стопке его писем к Элеонор. До этой минуты Сэди в них не заглядывала, полагая, что читать чужую любовную переписку – это уже слишком. Но сейчас, похоже, придется взглянуть.

Она не только взглянула, прочитала все до единого, а когда дошла до последнего послания, в комнате было совсем темно, а в доме и саду стояла такая тишина, что издали доносился рокот моря. Сэди закрыла глаза. Странная смесь противоречивых фактов, все, что она увидела, услышала и подумала за сегодня, сложились в картинку. Элис рассказывает Берти о выходе из туннеля возле лодочного сарая; Клайв и его лодка – «Самый легкий путь… можно проделать весь путь и не встретить ни одной живой души»; обещание, которое Элеонор дала Энтони, и ее тревога за Тео; истории Бена о его детстве.

Она думала и о Мэгги Бейли, о том, на что готовы пойти люди, чтобы спасти своего ребенка; о Кейтлин и о том, как улыбалась ей Джемма; о Роуз Уотерс и искренней любви, которую человек может чувствовать не к своему малышу. Она жалела Элеонор, которая потеряла Тео, Бена и Дафида Ллевелина почти одновременно, с разницей в неделю. А еще Сэди постоянно возвращалась к словам Элис о своей матери: «Она считала, что обещание надо выполнять любой ценой».

Помог не один-единственный ключ к разгадке; скорее, сложились все мелкие детали. Словно возник тот самый миг, когда солнце чуть смещается и паутина, прежде незримая, вдруг высвечивается тонким серебристым узором. Сэди внезапно увидела всю картину и поняла, что случилось той ночью.