Николай Леонов - Уголовный шкаф

– Значит, надписью они не очень заинтересовались?

– Посмеялись и пошли дальше, – кивнул мастер. – А Жорку я сегодня прибью. Урод, вчера велел сбить штукатурку в том месте, чтобы надпись не маячила.

– Гони его в шею! – зло сплюнул Голубев. – Я сейчас служебку на него накатаю за пьянки и нарушение трудовой дисциплины. И ты напиши. С таким рвением он натворит нам тут дел. И так эта площадка у всех уже тошноту с икотой вызывает. Нам только несчастных случаев не хватает.

Мастер кивнул и ушел. Голубев постоял немного и вернулся в свой прорабский вагончик заниматься отчетами и материалами. Иногда он посматривал в окно, все еще ожидая новых подвохов, новых визитеров. Площадка и ему уже начала казаться какой-то мистической. Лезет же в голову такая чертовщина. Надписи, привидения, проклятья…

А на следующий день в половине девятого утра рабочий Георгий Липатов, будучи в состоянии страшного похмелья, свалился в двухметровую траншею вместе со сломавшимся переходным мостиком. Голубев, услышав крики, прибежал и, растолкав рабочих, увидел, как двое монтажников на руках по траншее несут известного пьяницу Жорку. Тот выл и охал, держась за бок, а из порезов на руке и ноге обильно сочилась кровь.

Через тридцать пять минут приехала «Скорая», констатировав глубокие порезы мягких тканей и возможный перелом ребер. Остальное должен был показать рентген. Злой, как сатана, Голубев еще минут пятнадцать ходил и орал на рабочих по каждому поводу и без повода. Рабочие косились и перешептывались. Чтобы прораб орал без дела, такого еще не было с Голубевым. Потом он все же взял себя в руки и отправился звонить начальству о несчастном случае и последствиях.

Через полтора часа приехала комиссия из отдела охраны труда и службы главного инженера. В тягостном молчании все потянулись к котловану и выходившей в него траншее для трубопровода и кабельных каналов. Сломанный мосток рабочие подняли наверх в присутствии комиссии и положили на открытой площадке. Инженер из ПТО присел на корточки и постучал брошенным электродом по бруску, на который настилались доски мостка.

– Слушай, Голубев. – Инженер повернулся и посмотрел на прораба подозрительно. – А брус-то подпилен, поэтому он и сломался.

– Как подпилен? – опешил Голубев и присел рядом.

Пропил на две трети толщины направляющего бруса был хорошо виден. Именно по этому пропилу он и треснул, когда на него ступила нога человека.

– Что за хрень творится на этой площадке? – вдруг взорвался начальник отдела охраны труда, наливаясь кровью и тряся двойным подбородком. – Тут когда-нибудь кто-нибудь будет за что-нибудь отвечать? Бардак! Никакого руководства! Прорабы как с луны свалились. Никто ни должностных инструкций не знает, ни за работами не следит, ни за подчиненными! Я этого терпеть больше не намерен… Чтобы еще меня уволили! Голубев, быстро в машину и к главному инженеру со мной. Раздолбайство! Третий несчастный случай за месяц! Вас всех, что ли, под следствие сажать!

Обе двери в кабинет генерала Орлова были распахнуты. Гуров прислушался, осмотрел пустую приемную и глянул на часы на стене. Без пяти минут двенадцать. Все больше в полночь встречаемся, мысленно усмехнулся сыщик. С мрачными силами боремся и сами по ночам совещаемся.

– Что ты там встал? – раздался из кабинета голос Орлова. – Заходи.

– У тебя стены изнутри прозрачные? – усмехнулся Гуров, входя в кабинет.

– У меня слух хороший, – не поворачиваясь, ответил Орлов, стоя лицом к открытому окну. – И память. Мы же договаривались, что ты после одиннадцати придешь.

– Извини, что задержался, – развел руками Гуров. – Все-таки Москва. Пробки.

– Люблю ночной воздух, – неожиданно сказал Орлов. – Хоть и город, мегаполис, бетон, асфальт, камень, а все равно ночью воздух другой. Или это самовнушение, попытка релаксировать.

Гуров промолчал, стоя у стола. Стареет друг. Теряет тему, на ночные запахи тянет.

– Ну, что у тебя там? – Орлов решительно повернулся и бодрым шагом прошел к своему рабочему столу. – Ты садись, садись. Набегался за день, так хоть посиди у генерала в кабинете. Ну?

– Ну что, коллекция предположительно старинная. Конец восемнадцатого века. Стоимость ее ого-го! Если она вся в руках одного человека и если верить описаниям одного грамотного человека, который составлял его больше ста лет назад, то среди драгоценностей Брыкаловой есть очень крупные камни и очень высокохудожественные изделия московских, петербургских, французских и итальянских мастеров восемнадцатого века. Эксперты говорят, что вся коллекция, как ее описали в справочнике, сейчас должна стоить больше десяти миллионов рублей.

– А кто она? Ты мне рассказывал, что актриса?

– Да, изначально эти изделия принадлежали крепостной актрисе Александровой. Потом по наследству перешли к потомкам. Точнее, ко второй жене купца Брыкалова. И уже во время владения Брыкаловой коллекция исчезла.

– Ни хрена у нас крепостные жили, да? – усмехнулся Орлов.

– Ну, из крепостных у нас вышло много толковых людей. Были и предприниматели, и актрисы. Зачастую делами дворян занимались управляющие из крепостных. Честно говоря, это нам в школе преподавали, что крепостное право – это рабство. За убийство крепостного барин мог и на каторгу загреметь, между прочим. Это была своего рода приписка к населенному пункту, к владельцу земли. Да, их продавали, покупали, но…

– Да помню я, помню, – махнул Орлов. – Давай дальше. Значит, у нас по Москве гуляют изделия, предположительно из коллекции купчихи Брыкаловой?

– Предположительно да. Полная уверенность будет только тогда, когда нам в руки попадет хоть одно моло-мальски стоящее изделие. Тогда можно сверить с описанием. А сейчас мнения экспертов даже немного разнятся. Мы же им для опознания не можем ничего предъявить, кроме того, что нам нарисовал агент, который далек от ювелирных дел.

– И что, дело глухо?

– Нет, знаешь, Петр, есть один примечательный момент. Изделия пытаются сбыть очень осторожно. Это факт. Значит, тот, кто этим занимается, понимает его баснословную ценность. Он специалист, а не просто уголовник, который в колониях провел времени больше, чем на воле.

– Может, кто-то из солидных воров?

– Нет. Солидный вор в законе – он со связями. Он потому и на свободе, что у него такие связи, которые даже мы преодолеваем с трудом. Он бы нашел выход за границу в два счета. Он сам бы вышел на иностранных перекупщиков и коллекционеров.

– Тогда кто? – Орлов с интересом посмотрел на Гурова.

– Люди, которые понимают в ювелирном искусстве, вообще в искусстве, но ничего не смыслят в бизнесе и криминальных делах.

– Но ведь с изделиями наши агенты засекли как раз уголовников?