Николай Леонов - Уголовный шкаф

Гуров отвел руку и посмотрел на карандашный рисунок двух изделий – серьги и колье. Серьги, если они были сделаны из золота, выглядели тяжелыми. Такие серьги женщина весь день не проносит. Выдержать три или четыре часа на балу или во время официального приема – это, наверное, предел возможности и терпения. Замок, подвеска, удерживающая три плетеные золотые нити, ниже планка, на которой удерживаются еще четыре нити. И на каждой из восьми нитей, включая основную, по несколько камней. Каких, агент не написал.

Колье тоже впечатляло своей массивностью, но в то же время и художественной сложностью. Если рисовавший вот это не наврал. Нет, чувствовалось, что это не фантазия дилетанта. Сетка из плетеных тяжелых золотых нитей с камнями. И все это великолепие связано в полукружие, которое должно было обрамлять обнаженную шею дамы и спускаться на грудь. Да, на аристократически белой груди это смотрелось бы.

Да, нужна консультация хорошего ювелира, знающего историю ювелирного дела. Узнаем, откуда растут ноги этих украшений, выйдем на след похитителей. А с чего мы взяли, что они похищены? А если законный владелец пытается их продать? А если нет? – сам себе ответил сыщик. А почему на «черном рынке»? Это же прямая дорога за границу. Нельзя, это уже национальное достояние. Ладно, будем разбираться.

Эх, отпуск, отпуск! И Маша его так ждет. Гуров вспомнил, как Мария поругалась в театре с руководством, выбивая для себя отпуск. Они уже два года не отдыхали вместе! И мечта провести хоть пару недель в бездумье и складкой неге среди пальм, горячего песка и под лучами южного солнца завораживала, манила и околдовывала. Гуров решительно отогнал расслабляющие видения и встал с дивана.

Ехать в Горчаково Гурову не хотелось. Но не хотелось терять и целые сутки. Эксперт, признанный знаток ювелирного искусства, историк Марк Борисович Гафанович, еще вчера уехал в Горчаково по приглашению местного краеведческого музея. Экспозиция музея пополнилась новыми уникальными фотографиями, сделанными в 1904 году на Дворянском собрании. На приписке, сделанной вручную на обратной стороне картона, значилось, что жених некой девицы Дубовицкой преподнес ей на помолвку купленные в Санкт-Петербурге драгоценности, изготовленные известным в Европе русским ювелиром… А вот дальше буквы стерлись. Работникам музея очень хотелось по нескольким оставшимся буквам и по внешнему виду изделий, красовавшихся на шее девицы с маленьким ротиком и очень большими выпученными глазами, установить имя того русского ювелира, что так прославился на рубеже прошлых веков не только в России, но и в Европе.

Гафановича Гуров нашел в кабинете директора музея. Старый эксперт сидел, обложившись лупами простыми и лупами с подсветками, и разглядывал старинные фотографии, делая изредка пометки в блокноте. Больше в кабинете никого не было. Директор музея предупредил московского полковника, что историк терпеть не может, когда ему мешают во время работы. Он предпочитает тишину и уединение. И если ему помешать, то можно услышать в свой адрес много нелестного. Гуров только улыбнулся в ответ. С Гафановичем он уже сталкивался дважды. В последний раз это было пару лет назад, когда старого эксперта он привлекал для консультации по одному из дел, связанных с хищением ювелирных изделий.

– Разрешите? – Гуров открыл дверь и замер на пороге.

Старик нисколько не изменился. Те же маленькие круглые глаза с собранной вокруг них в складки коричневой от старости кожей. Те же непослушные седые волосы, торчавшие вихрами на затылке. Та же капризно оттопыренная нижняя губа. Кажется, и тот же серый засаленный костюм, в котором Гафанович ходил два года назад.

– Что вам? – не отрываясь от работы и не поднимая головы, проворчал Гафанович.

– Полковник Гуров из Министерства внутренних дел, – представился сыщик. – Вот специально приехал к вам за советом, Марк Борисович.

Гуров знал слабости и особенности характера старика. И говорил он сейчас, специально подбирая слова, чтобы эксперт смилостивился и снизошел. Снизошел с удовольствием от выраженного в его адрес уважения и признания.

– Как, как вы сказали? – Эксперт вытащил из глаза ювелирную лупу и пошевелил бровями, вглядываясь в гостя. – Гуров? А! Господин полковник! Ну, как же, как же. Помню.

Ювелир отложил в сторону снимок и поднялся из‑за стола довольно энергично для своего возраста. Был он невысок, сухощав и очень подвижен. Величественно и несколько комично вытягивая перед собой руку для пожатия, Гафанович пошел навстречу сыщику.

– Помнится, вы еще были женаты в те годы на очаровательной актрисе. Позвольте, как же ее звали? Ах да! Мария! Мария Строева! Весьма очаровательная женщина, красавица и большая умница!

– Ее и сейчас так зовут, – улыбнулся Гуров. – И она по-прежнему моя жена. А как здоровье вашей супруги Маргариты Гедеоновны?

– Теперь я понимаю, почему вы полковник, – рассмеялся эксперт и погрозил пальцем. – Вы умеете находить темы для разговора. Ну как я могу выпроводить вас за дверь, если вы спрашиваете о здоровье жены. Спросить еврея о здоровье близких – это значит завести долгий, теплый и доверительный разговор. После таких разговоров люди не становятся врагами и не посылают друг друга на… все четыре стороны!

– Марк Борисович! – Гуров засмеялся и приложил руку к сердцу. – Исключительно из уважения к вашей замечательной супруге.

– Хорошо, хорошо! – примирительно поднял руки Гафанович. – Я понимаю, что вы пришли по важному делу. По неважным делам посылают лейтенантов. Так чем могу помочь?

В семь часов вечера Гуров сидел в гостиничном номере в удобном кресле под абажуром роскошного торшера. Старый эксперт, деловито рассматривал рисунки двух ювелирных изделий, которые ему привез сыщик.

– Ну, что я могу вам сказать, Лев Иванович, – пробормотал эксперт. – Вы, как я понимаю, сами этих украшений не видели. А рисунок сделал человек, который рисовать умеет, но ювелиром не является. Так?

– Совершенно точно! – согласился Гуров. – Но что-то вы можете сказать об этих изделиях? Хотя бы по рисункам.

– Что-то определенное сказать довольно трудно, уважаемый сыщик. Я могу совершенно точно сказать, что эти красивые вещи изготовлены были не ранее второй половины восемнадцатого века. Но это вам мало что даст. Потому что это может быть и век девятнадцатый, и двадцатый. Я имею в виду то, что изделия могут оказаться вполне сносной попыткой скопировать нечто из старинных экземпляров. Некоторые сегодня грешат такими работами.

– А почему именно вторая половина восемнадцатого?

– Видите ли, Лев Иванович, именно во второй половине восемнадцатого века появилось такое понятие в ювелирном деле, как ювелирный гарнитур. Обратите внимание, что и колье и серьги изготовлены в едином стиле, с однотипным креплением, распределением узора. Я могу смело предположить, что где-то имеются еще и кольца. А может, и диадема. На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков ювелиры отказались от штамповки массовых изделий. Это был всплеск индивидуальности каждого изделия. А в вашем экземпляре индивидуальности очень много. Я бы сказал, что создавали эти творения для конкретной женщины.